– Не сейчас.

Мы вышли на другую длинную галерею, где возле массивных дверей стояло с полдюжины гвардейцев, вооруженных пиками. При нашем приближении они распахнули двери. Дадли равнодушно прошел мимо. Я бежала за ним, будто гончая, стремясь держаться у ноги хозяина. Наконец мы достигли дверей, где стояли люди в ливреях с гербом Дадли. Они поклонились и распахнули двери. Мы вошли.

Это был большой внутренний зал с таким же большим камином. Возле огня спиной к нам сидел человек.

– Отец, – произнес Роберт, опускаясь на одно колено.

Его отец обернулся и двумя пальцами равнодушно благословил сына. Я тоже опустилась на одно колено. Потом Роберт Дадли поднялся, а я так и осталась в этой позе.

– И как сегодня король?

– Хуже, – признался Роберт Дадли. – Был сильный приступ кашля. Из горла шла черная желчь. Он едва дышал. Отец, он долго не протянет.

– А что это за девочка?

– Дочь книготорговца. Говорит, что ей двенадцать, но, по-моему, ей больше. Одевается по-мальчишески, но, если присмотреться, понятно, что это девчонка. Джон Ди назвал ее ясновидящей. Как ты и велел, я показал ее королю, сказал, что она блаженная, и попросил для нее место королевской шутихи. Она сказала Эдуарду, что видит небесные врата, раскрытые перед ним. Ему это понравилось. Он готов сделать ее своей шутихой.

– Хорошо, – сказал герцог. – Ты рассказал ей о ее обязанностях?

– Не успел. Я сразу повел ее сюда.

– Встань… блаженная.

Я встала и впервые увидела отца Роберта Дадли – герцога Нортумберлендского, считавшегося самым могущественным человеком в королевстве. Вытянутое, скуластое, «лошадиное» лицо, темные глаза, лысеющая голова, наполовину прикрытая беретом из дорогого бархата. К берету была приколота серебряная брошь с гербом Дадли – медведем, держащим в передних лапах суковатую палку. Герцог носил бородку-эспаньолку и усы, закрученные над полным ртом. Я заглянула ему в глаза и… ничего не увидела. Он умел скрывать свои мысли, и мысли сами помогали ему в этом.

– И что же ты видишь во мне своими большущими черными глазами, девочка-мальчик? Рассказывай, блаженная! – велел он.

– Ангелов у вас за спиной я не вижу, – выпалила я, за что была награждена улыбкой изумленного герцога и смешком его сына.

– Превосходно, – сказал Джон Дадли. – Искусно сыграно. Скажи-ка, блаженная, а как тебя звать?

– Ханна Грин, милорд.

– Теперь послушай меня, шутиха Ханна. За тебя просили перед королем, и он согласился взять тебя в свои шутихи сообразно нашим законам и традициям. Ты понимаешь, что это такое? – (Я покачала головой.) – Ты становишься его собственностью. Кем-то вроде живой игрушки, но с редким правом быть самой собой. Это даже не право, а твоя обязанность. Говори все, что взбредет тебе в голову. Делай, что пожелаешь. Это будет развлекать короля, а заодно и нас. А кроме того, это облегчит нашу задача, порученную нам Богом: делать то, что угодно королю. Ты по пути сюда видела придворных? – (Я кивнула.) – Как они тебе?

– Такие… красиво одетые. Особенно женщины, – промямлила я.

– Да, они мастерски умеют пускать пыль в глаза. На самом деле короля окружает двор, состоящий из лжецов. А его величество, в силу своего юного возраста, не всегда умеет отличить правду от красиво поданной лжи. Вот ты и будешь той единственной, кто говорит королю правду. Невинной душой в этом грешном мире. Понимаешь?

– Как я все это буду делать? – спросила я, окончательно сбитая с толку. – Что вы от меня хотите?

– Тебе надлежит быть самой собой. Говорить не то, что желал бы услышать король, а то, что внушает тебе твой дар. Те слова, которые твои губы произносят вне зависимости от твоего желания. Король любит блаженных. У них невинные души. Получается, у тебя две задачи: развлекать короля и говорить ему правду. Он повелел зачислить тебя в штат придворных. Теперь ты королевская шутиха. Такая же придворная, как те, кого ты видела. За свое шутовство ты будешь получать жалованье. – (Я молчала.) – Ханна, ты поняла, что я сейчас сказал?