Однако я должен сказать, что рядом с солдатами, отравлявшими жизнь в Тобольске, были и другие, как и в Царском Селе, движимые иными чувствами по отношению к государям. Вот что рассказывает Теглева:

«Они делились на два лагеря: одни относились к семье хорошо, другие – напротив. Когда дежурили первые, Император ходил к ним в караульное помещение, разговаривал с ними и играл в шашки. Алексей и великие княжны часто сопровождали его».

Эти солдаты скрывали свои чувства от товарищей, но они тайно приходили выразить их царю в его кабинет.

Показания Кобылинского:

«Когда хорошие солдаты, настоящие, покидали Тобольск, они тихо поднимались в кабинет Императора, чтобы попрощаться и поцеловаться с ним».

Дневник Гендриковой формален в этом смысле. Там мы читаем:

«14 февраля 1918 года. Вчера и сегодня отбыл лучший отряд солдат 4-го полка.

25 февраля 1918 года. Вчера и сегодня уехали три большие партии солдат. Из 350 человек, приехавших с нами, остались всего приблизительно человек 150. Жаль, что нас покинули лучшие».

Я не могу назвать ни одного офицера, который бы в Тобольске сделал что-то плохое Императорской семье.

Рассказывая выше об отношении офицеров в Царском Селе, я выделил личность полковника Кобылинского, оставив за собой право изучить его отношение в конце периода заточения в Тобольске.

Евгений Степанович Кобылинский был офицером лейб-гвардии Петроградского полка. Он принял участие в Великой войне и был ранен в боях под Лодзью. После выздоровления он вернулся на фронт и был сильно контужен в боях под Старой Гутой. Он снова вернулся на фронт, но контузия повлекла за собой острый нефрит, и он был признан небоеспособным. Генерал Корнилов, по своей собственной инициативе, назначил его комендантом гарнизона в Царском Селе, и в этой должности он прибыл в Тобольск.

В исключительно трудном положении он до конца проявил особую преданность царю, отдав ему свои последние силы.

Вот показания свидетельницы Эрсберг:

«Кобылинский продемонстрировал великую душевную доброту. Он любил царя и его семью, и они все очень хорошо относились к нему. Он был полон предупредительности, но из-за распущенных солдат ему приходилось быть весьма осмотрительным. Однако он проявлял большой такт. Без него, я уверена, Императорской семье пришлось бы сильно страдать».

Другие свидетели говорят, практически, то же самое.

Но личность Кобылинского ничего не могла изменить в ходе событий. После отъезда старых солдат другие, более молодые, заменили их, и Кобылинский уже имел среди них все меньший и меньший авторитет.

Плюс имело место еще одно обстоятельство, которое, на мой взгляд, сильно повлияло на трагическую судьбу Царской семьи, несмотря на преданность Кобылинского и хорошее отношение некоторых солдат.

Это был денежный вопрос.

Заключенные жили в Царском Селе и в Тобольске за счет правительства. Я не могу сказать, что Императорская семья, жизнь которой была достаточно скромной и до революции, испытывала какое-то стеснение по воле правительства. Но в Тобольске правительство словно забыло о семье и об охранявших ее солдатах. Все письма оставались без ответа и без результата.

Кобылинский показывает: «Деньги уходили, а пополнений мы не получали. Пришлось жить в кредит. Я писал по этому поводу генералу Аничкову, заведовавшему интендантством двора. Бесполезно. Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что ему больше не верят в магазинах, что скоро отпускать в кредит больше не будут».

Кобылинский был вынужден пойти по городу и просить денег на содержание Императора и его семьи. «Я просил, – добавляет он, – Татищева и Долгорукова молчать о займе и не говорить об этом ни императору, ни кому-либо из Императорской семьи».