– Чудеса, и только, – сказал я.

– Но это так! Причем, учти, мне возвращали лицензию, не отбирали! И все равно решили все загодя. Никак не могу понять, зачем им было созывать то второе заседание – это же чистая трата времени, старина!

– Фантастика, – отозвался я, хотя, откровенно говоря, после того как я сам побывал на заседании Дисциплинарного комитета, эта история показалась мне вполне правдоподобной.

– Когда они собираются вернуть тебе лицензию? – спросил Джим.

– Они не сказали.

– И даже не сообщили, когда можно подать апелляцию?

– Нет.

Джим произнес одно очень грубое слово.

– Учти, старина, очень важно выбрать правильный момент, когда подавать прошение о помиловании.

– То есть?

– Я подал свое заявление ровно в тот день, когда имел право это сделать, но выяснилось, что стюард, который был уполномочен решать такие дела, отправился в путешествие на Мадейру и мне пришлось ждать его возвращения.

Когда к полудню лошади вернулись со второй тренировки, на лестнице послышались шаги, и ко мне ввалился мой кузен Тони, пачкая мой ковер навозом и соломой. Собственно, жил я в его конюшне, а не у Крэнфилда. У него были тридцать две лошади в тридцати боксах, один дом, одна жена, четверо детей и превышение кредита в банке. На подходе имелись еще десять боксов и один ребенок, а денежный дефицит принимал угрожающие размеры. Я жил один в квартирке, выходящей на конюшенный двор, и скакал на всех лошадях, которых мне предлагали. Все было в норме. И за три года, что я жил здесь, даже вполне успешно. Но моя дисквалификация означала, что Тони и прочие владельцы лошадей должны искать себе другого жокея.

Он мрачно плюхнулся в кресло зеленого бархата.

– Ты в порядке?

– В порядке, – сказал я.

– Ради бога, налей что-нибудь выпить.

Я налил ему щедрую порцию виски в низкий стаканчик.

– Лед положить?

– Не надо.

Я вручил ему стакан, и он начал расправляться с виски и приходить в себя.

Наши матери были валлийками и сестрами. Моя вышла замуж за местного молодого человека, и из меня получился настоящий кельт – невысокий, смуглый, компактный. Моя тетка завела роман с гигантом блондином (шести футов четырех дюймов роста) из Вайоминга, который передал сыну Тони свои физические данные в полном объеме, а интеллект – в половинном. Демобилизовавшись из ВВС США, отец Тони стал работником на ранчо, а вовсе не его владельцем, как он давал понять родственникам жены. Он был убежден, что его сыну гораздо больше поможет в жизни умение хорошо ездить верхом, чем вся эта сомнительная книжная премудрость.

Неудивительно, что Тони с удовольствием прогуливал школьные занятия и никогда не пожалел об этом. Впервые я встретил его, когда ему было уже двадцать пять и он после смерти отца привез безутешную мать-вдову обратно в Уэльс. За семь последующих лет он успел приобрести английскую жену, полуанглийский акцент, неплохое знание английской скаковой жизни, работу помощника тренера, а затем собственную конюшню. А попутно и неутолимую английскую жажду: страсть к хорошему шотландскому виски.

– Ну и что ты теперь собираешься делать? – осведомился он, глядя в стакан на сильно уменьшившийся запас виски.

– Еще не решил.

– Вернешься домой?

– Вряд ли. Я слишком далеко заехал.

Он чуть поднял голову и с улыбкой оглядел комнату. Простые белые стены, толстый коричневый ковер, бархатные кресла разных оттенков зеленого, тяжелые оранжево-розовые полосатые шторы из дорогой ткани.

– Это точно, – согласился он. – Далековато для мальчишки с валлийской фермы.

– Да и ты, между прочим, давненько не бывал в своей прерии.

Он покачал головой: