– Ты решил, что его уполномочили стюарды?

– Черт его знает! Я вообще об этом как-то не подумал. Я был в таком скверном состоянии, что голова совершенно отказывалась работать.

– Может, все-таки он сделал это по просьбе стюардов?

– Вряд ли. Теоретически они могли, конечно, послать такого сыщика, но, скорее всего, они никого не посылали и, уж конечно, вряд ли вручили ему пятьсот фунтов, поддельную записку и велели сфотографировать их где-то на самом видном месте в моей квартире. Но именно так он и поступил. Кто же приказал ему это?

– Даже если бы ты спросил его, он вряд ли удовлетворил бы твое любопытство.

– Пожалуй, ты прав. Но мой вопрос, однако, мог заставить стюардов немного задуматься.

Тони покачал головой:

– Он все равно сказал бы, что нашел деньги за портретом. А ты бы сказал то, что и так сказал: ты их туда не клал. Его версия против твоей. Никакой разницы.

Он угрюмо уставился в свой стакан. Я столь же угрюмо – в свой.

– Какой подлец Чарли Уэст! – сказал я. – И его они взяли в оборот.

– Ты ведь не говорил: «Притормозим, ребята»?

– Тогда – нет. Но я сказал эти слова в той жуткой скачке двухлеток в Оксфорде недели за две до «Лимонадного кубка», когда пришлось отменить две последние скачки из-за снега. Мой жеребенок оказался плохим прыгуном – старик Элмонд так и не научил его брать барьеры, да и половина лошадей тоже никуда не годилась, поэтому основная группа оказалась в двадцати корпусах от четверки, которая чего-то стоила. Шел снег с дождем, было скользко, и мне совершенно не хотелось заканчивать гонку на носилках с переломами, поэтому, когда мы оказались вдалеке от трибун, я и крикнул: «О'кей, притормозим, ребята!» – и те, кто меня слышал, с удовольствием притормозили и закончили скачку куда медленней, чем могли. На результате это все равно никак не отразилось, но я действительно произнес эти слова. Более того, Чарли Уэст действительно их слышал. Просто он перенес их из одной скачки в другую.

– Мерзавец!

– Это точно!

– А может, никто специально его и не обрабатывал. Может, он просто решил, что, утопив тебя, он, глядишь, получит пару-тройку лишних лошадей.

Я обдумал эту гипотезу и отрицательно покачал головой:

– Вряд ли он настолько подл.

– Кто знает. – Тони докончил виски и рассеянным жестом снова наполнил стакан. – Ну а этот букмекер?

– Ньютоннардс? Не знаю. Похоже, тот же случай. Кто-то заимел зуб на Крэнфилда. На нас обоих. Мы связаны одной веревочкой, и нельзя дисквалифицировать одного, не наказав другого.

– Хочется рвать и метать, – сказал Тони. – Какое свинство!

Я кивнул.

– Странное было расследование. Не без подводных течений. Причем поначалу это ощущалось довольно отчетливо. Трения между лордом Гоуэри и лордом Фертом. Ну а Энди Тринг был вялый, как вчерашний салат. – Я недоуменно покачал головой. – Все это напоминает двух крупных хищников, прячущихся в лесных зарослях и выискивающих удобный момент, чтоб напасть друг на друга. Ты их не видишь, но в воздухе пахнет схваткой. По крайней мере, от расследования у меня сложилось такое впечатление...

– Ну, стюарды – всего-навсего люди, – проворчал Тони. – Ты покажи мне организацию, где за респектабельными фасадами не идет отчаянная борьба за власть. Твой нос почуял запах старой доброй серы. Отблески потаенного адского пламени. Это никак не связано с вопросом, виновны вы с Крэнфилдом или нет.

Тони почти убедил меня. Он докончил бутылку и велел мне не забыть пополнить запасы.

Деньги. Со вчерашнего дня мой источник доходов иссяк. Государство не платит пособие тем, кто действует на свой страх и риск, и жокеи вспоминают об этом с наступлением зимы.