– Но у вас не было никаких опасений насчет этого пари?

– В общем, нет, милорд, – ведь скакал Урон. Кроме того, я сам поставил часть этой суммы у другого букмекера. Из расчета один к тридцати трем. Поэтому я потерял около пятисот фунтов. Кроме того, триста двадцать фунтов я заработал в этой скачке на том, что люди играли Урона и других. Так что в конечном счете я потерял на Вишневом Пироге сто восемьдесят пять фунтов.

Он окинул нас с Крэнфилдом взглядом, в котором отразился каждый из этих потерянных фунтов. Гоуэри сказал:

– Нас интересует не столько сумма ваших убытков, мистер Ньютоннардс, сколько личность того, кто выиграл девятьсот фунтов на Вишневом Пироге.

Я содрогнулся. Уж если Уэст оказался способным на ложь, чего ожидать от остальных.

– Как я уже сказал, милорд, я не знаю его имени. Когда он подошел, мне показалось, что я где-то уже с ним встречался, но, видите ли, мне по роду деятельности приходится встречаться со многими, очень многими, и я тогда не придал этому никакого значения. Вы меня понимаете... Только когда я ехал к себе домой, я вспомнил – и мне стало не по себе...

– Пожалуйста, объяснитесь точнее, – терпеливо произнес Гоуэри.

Терпение кошки, караулящей мышь у норки. Предвкушение удачи, придающее ожиданию особую сладость.

– Дело было не в нем самом, а в том, с кем он говорил. Он стоял у перил круга, где лошади выезжают на парад. Это было перед первой скачкой. Сам не знаю почему, но я это запомнил.

– С кем же говорил ваш клиент?

– С ним. – Он ткнул пальцем в нашу сторону. – С мистером Крэнфилдом.

Крэнфилд вскочил на ноги.

– Вы намекаете на то, что я посоветовал вашему клиенту сыграть Вишневый Пирог? – спросил он дрожащим от негодования голосом.

– Нет, мистер Крэнфилд, – сказал голос Гоуэри, ледяной, как северный ветер. – Есть все основания считать, что этот человек действовал по вашему поручению и что вы сами играли Вишневый Пирог.

– Это совершеннейшая ложь!

Его горячий отпор встретил холодный прием.

– Где этот таинственный незнакомец? – бушевал Крэнфилд. – Где этот никому не известный человек – возможно, неизвестный именно потому, что не существует в природе. Да как вы можете выступать с такой смехотворной ерундой на серьезном расследовании! Это же комедия! Самая настоящая комедия!

– Но пари было заключено, – отрезал Гоуэри, показывая на голубой гроссбух.

– И я видел, как вы разговаривали с моим клиентом, – вторил ему Ньютоннардс.

Крэнфилд от бешенства лишился дара речи и в конце концов плюхнулся в кресло, не сумев, как и я, найти такие аргументы, которые нарушили бы сложившееся у наших судей стойкое предубеждение против нас.

– Мистер Ньютоннардс, – спросил я, – вы бы узнали этого человека?

Поколебавшись ничтожную долю секунды, он ответил утвердительно.

– Вы встречали его на скачках после розыгрыша «Лимонадного кубка»?

– Нет, не встречал.

– Если он снова вам попадется, сможете ли вы указать его лорду Гоуэри?

– Если лорд Гоуэри будет в тот день на скачках.

Кое-кто из присутствовавших официальных лиц улыбнулся, но Ньютоннардс, надо отдать ему должное, к ним не присоединился.

Больше никаких вопросов к нему у меня не возникло. Ни я, ни Крэнфилд не продвинулись вперед ни на шаг. Я был взбешен. По собственной инициативе мы позволили затащить нас в то прошлое, когда ответчики на подобных расследованиях не имели права прибегать к помощи юристов. Если они не умели самостоятельно вести собственную защиту, если они не знали, какие именно вопросы задавать и в какой форме, – тем хуже! Значит, судьба отворачивалась от них. Но здесь-то судьба ни при чем! Здесь мы сами виноваты в том, что расследование приняло такой оборот. Любой мало-мальски дельный юрист разорвал бы Ньютоннардса с его показаниями в клочья, но ни я, ни Крэнфилд не знали, как это делается.