Пробка не двигалась, и не было видно приближающегося поезда. Напряжение росло. Пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, Жорик спросил:
– Неужели даже в вашей работе так важно время?
– Конечно, молодой человек, конечно! Ведь если даже немного помедлить, может ничего и не случиться. Вот, например, однажды я застрял в лифте, и пока я там куковал – расторопные врачи откачали клиента. А был ещё такой случай: ехал я в метро и разговорился с одним буддистом. То есть… сам он не говорил, что он буддист, это я уже позже сам сделал такой вывод, когда погуглил значение тех терминов, которыми он апеллировал. Ну, не суть. Так вот, этот буддист мне втирал, что якобы смерти не существует, что смерть, мол, плод человеческого воображения. – Представляете?!
– С трудом…
– Так вот. Я и не сдержался, ответил этому буддисту: «Как это, – мол, – смерти нет? Вы же меня видите, значит, я есть!» А он такой: «Вы – лишь плод моего воображения, на самом деле нет ни вас, ни меня, всё есть пустота!» Я, если честно, немного охуел от таких заявлений! И, по правде говоря, я не очень люблю спорить, но тогда меня это прямо возмутило, и я начал доказывать ему реальность своего существования. Говорю: «Смотрите – вот чёрный балахон. Вот пронизывающий взгляд. А хотите – пройду сквозь стену вагона?» А он, мол: «Ваш внешний вид – это лишь воплощение моих предубеждений о смерти, сформированных социальными легендами». В общем, слово за слово – я и проехал свою остановку…
– М да, странный тип…
– И я про то же! Очень странный! Но… после того случая я зарёкся опаздывать, слишком уж это дорого мне обходится.
– А что вам бывает за опоздание?
– Хм… Хороший вопрос. Наказание, наверно. Честно говоря, я не помню…
– Как это, не помните?
– Видите ли, я вообще не помню ничего, что за пределами моей работы. Я помню только то, что происходит со мной на работе.
«Как это, наверное, грустно, – подумал Жорик, – помнить лишь работу, но не помнить самого главного – выходных».
– Да, это очень грустно, – продолжил пассажир, опять прочитав мысли Жорика. – Я бы хотел вспомнить то, что происходит со мной за пределами работы. Но почему-то не могу…
И на несколько минут оба погрузились в собственные мысли.
И вдруг Жорика осенило:
– Вы знаете! А похоже, что у вас… амнезия!
– Что?! – испуганно переспросил пассажир.
– Амнезия! Это такая болезнь, при которой информация из кратковременной памяти не перемещается в долговременную, что-то в этом роде… На эту тему даже американский фильм есть – «Пятьдесят первых поцелуев».
– Ам-не-зия? Вы думаете?
– Похоже на то.
– И что же мне делать?
– М-м-м, обратитесь к врачу.
– А какой врач за это отвечает?
– Даже не знаю, погуглите.
– Да, точно. – Он достал телефон (непонятно откуда) и начал выискивать информацию в интернете. – Вот чёрт! – вдруг выругался он.
– Что такое?
– Да тут целую медкомиссию нужно пройти: и невролога, и хирурга, и психотерапевта, и еще чёрт те знает кого!
– Ну, а как вы хотели? Чтобы быть здоровым, нужно проявить волю.
– Ой, кто бы говорил… – иронично заметил пассажир.
– Это да, это да… – согласился Жорик.
И вновь оба погрузились в собственные мысли.
Так они несколько минут сидели в неловком молчании. Пока вдруг пассажир не заговорил:
– Смотрите! – указав пальцем на поле, на которое медленно спускалось алое солнце. – Смотрите, как красиво!
Жорик инстинктивно посмотрел в сторону, указанную смертью.
Огромный безмолвный алый круг медленно, но стремительно спускался к горизонту. И ничто не могло его остановить – ни тучи, ни черные штыки леса. Всё как будто плавилось в раскалённом диске, становясь таким же алым и однородным: и лес, и стая птиц, и какие-то деревенские домики, и звук семафора, и даже его красный цвет, и сам горизонт, и все слова и мысли – всё становилось однородной алой сущностью. Но это не было страшно, страха не было, страх так же расплавился и стал ничем. Будущее, прошлое, само время – всё расплавилось. Остался только этот молчаливый алый свет. И казалось, что этот молчаливый алый свет проник в самого Жорика, наполнил его вены, нервы, лёгкие… Но Жорик осознавал это не умом, не словами, никаким из пяти чувств. Он просто был этим алым светом, и всё. И ему это нравилось.