Спрошенный был светловолосым молодым человеком в красной накидке с опущенным на плечи капюшоном. Он переминулся с ноги на ногу, затем невразумительно ответил:

– Следует на несколько дней оставить его на волю Зевса, а если ему станет лучше, то напоить травами.

– Ты, также, думаешь, Марк? – спросил придворный врач у рядом стоявшего. Тот растерянно закивал, затем подумал и добавил:

– Я думаю так же, как Констанций.

– А ты, Агафий?

– Он не выживет, поэтому лучше всего предать его огню.

– Ну а ты, Пантолеон?

Пантолеон вышел вперёд, поклонился:

– Учитель, я думаю, что больного можно исцелить. Но для этого нужен усердный уход – Солнце, воздух, посильная гигиена и полноценная пища.

Евфросиан махнул рабам:

– Уведите его.

Те подхватили всё ещё стонущего римлянина под локти и повели его к выходу, где ждала его жена; затем поманил к себе Пантолеона, отошёл с ним в сторону, в то время, как остальные были заняты обсуждением всего услышанного.

– Я вижу, ты делаешь успехи, и из тебя выйдет отличный лекарь, – сказал Евфросиан, – но меня беспокоит одно.

Пантолеон с интересом посмотрел на врача.

– Тебя часто видят на собраниях христиан-иноверцев. Я понимаю, они не причиняют никакого вреда, и всё же, будь осторожен. Император не любит христиан и всячески преследует их в отличии от своего предшественника Александра Севера. А теперь иди к себе и подумай над тем, что я сказал тебе.

…Среди ночи он был внезапно разбужен Ермолаем.

Пантолеон поднялся, осмотрелся. Было темно, лишь, где-то на востоке брезжил рассвет. Город спал, правда, кое-где неистово лаяли собаки.

– Что случилось? – спросил Пантолеон.

– Одевайся и следуй за мной. Случилась беда, – произнёс Ермолай.

Они брели тёмными закоулками Рима, даже ни разу не попавшись на глаза императорской страже до тех пор, пока не дошли до маленькой убогой лачуги, освещённой масляными лампадами. Казалось, во всём Риме существовала одна только лачуга, а остальной город вымер.

Несчастная мать – одна из христиан склонилась над телом сына. Несколько часов назад он был укушен ядовитой змеёй, затем ему сделалось плохо, и он начал биться в конвульсиях, после чего вдруг стал недвижим, словно умер.

Сердце Пантолеона едва не остановилось от избытка чувств, он подошёл к несчастному, взял его руку и начал нащупывать пульс. Пульса не оказалось.

– Мой сын умер? – спросила женщина.

– Да.

Охваченная порывом, она припала к нему и зарыдала.

Пантолеон отвернулся, однако в этот момент, словно, внутри себя услышал голос: «Обратись к Учителю». Он упал на колени и начал взывать:

– Учитель Христ, помоги этому несчастному ребёнку, утешь его мать.

Мальчик по-прежнему не двигался. Тогда Пантолеон подумал: «Если вера Твоя истинна, Ты воскресишь его из мёртвых, и я приму её, чтобы нести учение Твоё».

Юноша поднялся, подошёл к Ермолаю.

– Пойдёмте, к утру его похоронят.

Он не видел, как вскочила изумлённая женщина и, подойдя к нему, встряхнула его.

– Смотрите, мой сын дышит! – закричала она. – Он дышит!

Мальчик открыл глаза, он всё ещё был бледен, как прежде, однако сознание медленно возвращалось к нему. Удивлённый не меньше её, Пантолеон посмотрел на больного, затем устремил свой взгляд наверх и чуть слышно прошептал:

– Ты спас его.

– Напойте сына травами, согрейте и уложите спать, – сказал юноша громче, когда пришёл в себя.

Как в бреду он последовал за пресвитером, до тех пор, пока не оказался возле дома. Ночь уже подходила к концу, потому что белая полоса рассвета с каждым часом расширялась, люди пробуждались, но над Римом всё ещё веяла тишина.

– Подождите, – сказал Пантолеон на пороге. Ермолай обернулся.