17. Интерьер. Квартира Доктора. За окнами темно.

Ольга и Док на кухне, Ольга готовит завтрак, накрывает на стол, подаёт, садится напротив Доктора.

– Аполлон Аполлинарьевич, можно я буду звать, как все, а то очень длинно, мудрёно.

– Хоть горшком называй, только в печь не сажай.

– Какое имя жеребёночку дадите?

– Это у человеческих детёнышей всё просто, либо в честь святого, иль мамы-папы-деда-бабки, а то и просто, с потолка. А у нас, ой, какие проблемы. Хозяин скоро прибудет, сочинит имечко твоему первенцу.

Ольга резко вздрагивает, съёживается, шепчет:

– Не говорите так.

– Намаялась ты, видно, девонька! – Док хочет погладить Ольгу по плечу, но та резко отстраняется. Док меняет тему, – попроси Ким Кимыча научить тебя ездить на лошади, хочешь?

– Его? Нет, он злой.

– Ничего-то ты в людях не понимаешь. Ладно, пойдём-ка лучше, у меня обход.

18. Интерьер. Конюшня.

Доктор и Ольга заходят в денники, почётным эскортом их сопровождают собаки по имени Мальчики. Доктор осматривает коней. Вместо докторского саквояжа, у него перекинута через плечо большая сумка, в которой всевозможные мази, лекарства и специальные, широкие бинты. Лошади тянутся к нему, блестит влажный глаз одного из коней. Док бормочет:

– Ну, Гомер, полегче нынче? То-то, друг ситный, а как на дыбки-то вставал, а кто меня укусил? Стыдно теперь?! И не фырчи, пожалуйста, никто тебя не боится. Олюшка, – обращается старик к Ольге, – поговори с ним, сахарку дай, сейчас мне швы снимать надо.

Ольга достаёт из кармана кусок сахара, протягивает Гомеру, другой рукой с опаской гладит коня по морде. Доктор исподтишка смотрит, готовый в любой момент придти на помощь, но конь спокоен. А Ольга совсем близко приблизилась и тихо, еле слышно заговаривает:

– Не вздрагивай, не трясись ты, доктор больно не сделает, – сама того не замечая, она всё ближе и ближе к коню, и вдруг целует его в щипец, приговаривает, – детка моя, деточка моя!

Конь осторожно кладёт голову Ольге на плечо, жарко дышит, прядёт ушами. Ольга уже не шепчет, бормочет что-то бессвязное, даже воет, словно плакальщица на похоронах. Док внимателен, но не делает ни одного движения в её сторону.

Неподалёку в пустом деннике, чуть приоткрыв загородку, наблюдают эту безумную сцену Бенó и Ким.

Ольга обнимает коня за шею, даже раскачивается из сторону в сторону, бормотание стихает, вдруг очень громко кричит:

– Господи! Если ты есть, объясни мне!

Конь неподвижен, и, кажется, да, всего лишь кажется, что медленная, тяжёлая слеза стекает из его глаза. Ну, конечно, конечно же, это игра света.

19. Интерьер. Цех сборки мебели.

Игорь Нездольев и Сидоров разговаривают с несколькими рабочими.

Первый рабочий: Никого здесь не было. Только мы.

Второй: Чё говоришь-то? А на той неделе рыскал один, вынюхивал.

Третий: Дак пожарный.

Первый: И взаправду! Я и забыл. Их разе упомнишь, пчёлок-то ентих?! Что ни неделя, дань собирают.

Третий: Хватит трундеть! Хуже баб на завалинке. Ты ему взятку давал? Нет. И молчи.

Сидоров, неожиданно озлившись, рявкает:

– Почему не доложили? Сто раз говорено…

– Успокойся, Сидорович, не приставай к ребятам. И пошли в лакокрасочный, – вступился за рабочих Игорь.

20. Интерьер. Лакокрасочный цех.

Рабочие в масках, словно марсианские пришельцы, движения их неспешны, даже ритмичны. Возле двух муфельных печей, где обжигают стекло, придавая им необходимую для горок и телевизионных столиков форму, веера огня падают на асбестовый пол, усыпанный песком. К Сидорову и Нездольеву быстро подбежал мастер:

– Начальству привет! Пошто по ночам, аки тать, бродите? – мастер – любитель поговорок и прибауток –