Стало совсем тепло, так что с крыш закапало как весной. Бабаня пожалела, что вышла в валенках. «Не забыть потом сушить поставить…» В магазине встретила Вовку, сына ее давно ушедшей подруги. Вовка пил, но в последнее время бывал трезвым и выглядел посвежевшим. Вовка справился у нее о здоровье и пообещал на днях заглянуть. Она похвалила его: «Видишь, как сразу на человека стал похож. Ты же, Вовка, умный мужик». Повздыхала вслед ушедшему Вовке и пошла за покупками. Вспомнила, что надо купить порошок стиральный и мыла, а к картошке решила прикупить еще и селедки. Увидела ее в витрине в аппетитном рассоле, и захотелось. На кассе взяла упаковку со спичками – они у нее почему-то быстро кончались. Довольная собой, что оказалась такая предусмотрительная, направилась домой. У самой калитки сидела чужая собака и смотрела на нее. «Вот развелось бездомных, откуда они берутся? Раньше сроду собак просто так не болталось по селу», – разворчалась она. Отломила краюшку и бросила собаке. «Поешь и ступай отсюда», – наставительно и серьезно сказала она собаке.

Пока разделась, поняла, как устала. Так что есть совсем расхотелось, но она зажгла газ под кастрюлькой и поставила валенки на толстую трубу отопления. И только тут вспомнила про тесто – увидела раскисшие дрожжи в ковшике. Дрожжи распустились и покрылись пузырьками пены. «Вот раззява старая… что же я такая есть-то – опять муки не купила…» – Бабаня не расстроилась, она разозлилась. А когда она так сердилась, то становилась упрямой и активной. Силы к ней тут же вернулись, она заново оделась и снова пошла в магазин.

День уже перевалил за вторую половину. В середине зимы это особенно заметно, когда солнышко, чуть поднявшись, уже снова катится низко к земле, словно передумав подниматься по-настоящему. «Глянуло на нас одним глазом, да напугалось толчеи земной – покатилось спать. Вернусь – сама раньше лягу, с солнышком же», – прошептала она, на мгновение остановив путь. До магазина она еще не дошла, увидела у сельсовета Евгению Петровну, пенсионерку-учительницу. Та только что вышла из дверей местной власти. Еще не старая, моложе Бабани, но все же пожилая женщина плакала. Плакала она молча, утирая слезы варежкой, в другой руке сжимая носовой платок.

– Евгения Петровна? – Бабаня подошла ближе.

– Не знаю уже, к кому идти. Никто ни за что не отвечает… Здравствуйте.

– Что такое?

– Бульдозер дорогу расчищал вчера и вход мне в калитку завалил. Выше забора куча. Не пройти, и не расчищу я такую гору. Уже пробовала, а оно все комьями смерзлось. Соседа просила – тому некогда. Звонить пробовала в контору нашу коммунальную – не наше, говорят, дело. Вот и председатель…

– Отказал? Вот ирод.

– У него, говорит, своей техники никакой нет теперь, ничем помочь не сможет.

– Да ты что!? – Бабаня закипела от возмущения и от этого не заметила, как перешла на «ты». Она всегда с учителями была на «вы». – Пойдем еще раз вместе к нему.

Учительница не соглашалась пойти к председателю еще раз, но Бабаня, настроенная решительно, сломила ее сопротивление, и они, поддерживая друг друга, стали подниматься на ступеньки сельсовета.

Председатель, едва увидев Бабаню в дверях своего кабинета, тут же вскочил ей на встречу, но заметив за ее спиной Евгению Петровну, сменил приветливую улыбку на озабоченность и серьезность. Говорить он ей не дал, тут же заверил, что немедленно снег у калитки Евгении Петровны расчистят, что он уже дал на это распоряжение. В доказательство своих слов он вернулся к столу, поднял трубку с красного телефона и потряс ею в воздухе, будто хотел именно оттуда вытрясти нужного работника с лопатой. Обе женщины, довольные собой, вышли из кабинета председателя и еще какое-то время разговаривали в коридоре администрации.