Генрих выпивает залпом содержимое толстостенного стакана и присоединяется к ребятам. Постепенно увлечённые их примером, а скорее просто из желания легко заработать, к ним из теней углов, из-за скрытых портьерами дыр дверей выходят с десяток таек. Все они невысокого роста, пухлогубые, черноволосые и одеты в облегающие платья разных цветов, едва закрывающие их оттопыренные, расщеплённые попки. Из мужчин примеру друзей следует всего пара человек. Музыка орёт и бьёт электронными басами ритма по глазам. Генрих практически ничего не может различить за постоянной сменой цветовых вспышек на его роговице. Об него кто-то трётся, он кого-то лапает за крохотную грудь. Наступает угар.

Невидимый диджей ставит новую запись. Под крышей притона непривычно и неожиданно раздаются тягучие звуки саксофона. Генрих видит оранжевые ленты ритма; движения танцующих замедляются. Из просто похабных переходят в порочно-интимные, завлекающие, дающие понять, что за такой прелюдией по умолчанию должен идти обязательно утончённо извращённый секс. Генрих понимает – играет "Блюз оранжевых джунглей", и ему никуда не деться.

В какой-то момент, сделав движение резче обычного, Генрих проваливается, перемещается из цветного мира алкогольных грёз в чёрно-белый негатив объёмной фотографии. Все окружающие его люди становятся чёрными силуэтами с синхронно открывающимися белыми провалами ртов. Всё почернело и обрело белую ауру, цвета исчезли. Ему становиться страшно. Окружающее пространство начинает растягиваться, по бокам скручиваясь перемотанными между собой жгутами в спираль фокуса его зрения. Он осознаёт, что происходящее реально только в его голове, но ничего не может с собой поделать. Злачное место накрывает Генриха психодымом эротической дискотеки. Раз, два и он отключается…

Просыпается Генрих в незнакомом месте. Перед глазами расплываются жёлтые пятна на измятой подушке. Пахнет странно, приторно, чем-то сладким или мучным и речным илом – липким и неприятным. Он переворачивается на спину. У него ломит пах и страшно болят грудные мышцы. – "Чёрт, отдохнул называется. Все деньги, наверно, спёрли" – думает он, осматривая номер, в котором очутился. Шторы на окнах плотно задёрнуты, но судя по мягким, слава богу, не мельтешащим отсветам на улице светло. Солнце уже встало, значит, настало утро. В номере царит сумрак. Различать предметы можно, но для того, чтобы разобраться в нюансах окружающей обстановки, требуется встать и подойти к интересующему предмету ближе.

Кровать, на которой Генрих лежит, большая, высокая, чёрного цвета, с кожаным изголовьем, на котором нанесены неизвестным для него способом картины из жизни кентавров. По обе стороны от изголовья стоят тумбочки, а на них – причудливо изогнутые в виде золотых змей светильники. Справа в стене открытая дверь, видимо ведущая к ванной комнате и входной двери. Слева туалетный столик с тумбами и высоким прямоугольным зеркалом в оправе, украшенной разноцветными стекляшками – имитацией под драгоценные камни. Зеркало повёрнуто боком к кровати. Генрих встаёт, его майка задралась почти до подбородка, а шорты стали как-то неправильно обтягивать, он хочет полюбоваться на себя любимого, узнать, как на его внешности отразился ночной период разгула, которого, кстати сказать, он во всех сногсшибательных подробностях и не помнит. Во всяком случае большая часть приключений на местной дискотеке вылетела из головы, а может попросту и не поместилась в неё.

Передвигается Генрих с трудом, ему мешает вдруг ставшая неудобной одежда. Он подходит к зеркалу и немного наклоняется вперёд, чтобы лучше себя рассмотреть. Оттуда, из глубины стеклянного небытия, на него глядит грубое размалёванное лицо дешёвой шлюхи. – "О боже! Кто это?.. Неужели это я?!" – его обуревает трясучий ужас. Взгляд Генриха падает ниже и то, что он раньше принимал за задравшуюся майку, оказывается женским топиком, из которого наружу выпирают настоящие женские сиськи. Он, мгновенно пропотев, хватает себя за промежность. Больно, но не это пугает. Нету! Его хозяйство пропало! Фантастический кошмар.