Во время восстания смотреть на небо было страшно. Самолёты плотно покрывали всё небо над городом, засыпая его листовками с обещанием сохранить жизнь сдавшимся. И люди, обессиленные от голода и жажды, пожаров и жары доходившей до 30 градусов, стали выходить из домов к фашистам.

Варшаву сравняли с землей непрерывные обстрелы и бомбежки. Больше всех пострадал наш район Воля. К нам во двор ворвались немцы, когда мы играли в прятки. Мы с Людвигой в это время прятались в кустах. Мой двоюродный братик и ещё пять мальчиков были сразу же убиты на месте. Моя тётя с грудным ребёнком на руках выбежала во двор и, успела только нам крикнуть: «Дети, бегите…", – упав замертво рядом с ними. И мы с Людвигой, дрожа от ужаса и страха, стали прятаться на кладбище в склепах. Немцы выгоняли всех уцелевших жителей на улицу и гнали на вокзал, чтобы отправить в концентрационные лагеря. А наши дома выжигали напалмом вместе с теми, кто не хотел подчиняться приказам фашистов.

После подавления варшавского восстания мы с мамой попали в концентрационный лагерь Освенцим. Но нас, детей, это не очень пугало. После непрерывной канонады бомбежек, обстрелов, испепеляющей жары от пожаров и постоянного чувства голода, который уже перестали чувствовать, и постоянного желания пить, мы попали в пространство тишины. Для нас, детей, тишина была восхитительным подарком, мы просто наслаждались ею.

Всех прибывших в лагерь сразу же разделили на группы. Больных, маленьких детей и немощных стариков тотчас отправили в газовые печи. Мы уже знали об этой будущей страшной участи для большинства из нас. Маму и других более-менее здоровых на вид женщин, отделили на работы. Когда маму увозили, она нам, плачущим детям успела крикнуть: «Доченьки, ничего не бойтесь! Всегда держитесь за руки!». И мы действительно до сих пор, вот уже прошло более 70 лет с тех страшных дней, держимся друг за друга и в радости, и в печали, и в беде.

В лагере мы с Людвигой чудом попали в лазарет и нас это спасло. Сестренка постоянно задыхалась из-за болей в сердце, как потом оказалось, она перенесла на ногах инфаркт. А я едва передвигалась на костылях из-за болей в суставах. Но как только офицер-гестаповец появлялся на пороге, наша медсестра Бася, совала нам в руки веники. Она очень жалела нас, польских девочек. И мы делали вид усердных помощниц. После этих посещений пять – шесть детей гнали в печи. А мы с сестрой в изнеможении падали и с трудом приходили в себя – и на это уходило всегда два – три часа.

Мы знали, что у только что поступивших детей брали по большому количеству крови для солдат в немецких госпиталях. Большинство из этих ребят погибало сразу же. И мы очень боялись такой же участи для себя. Мы видели, как по «дороге смерти» к газовым печам постоянно кого-то несли или вели.

Когда концлагерь, куда нас в двух эшелонах отправили из Освенцима, освободили солдаты союзников, нас переодели из лохмотьев в одежду фонда Красного Креста. Немного подкормили и передали в руки воспитателей. Потом оформили нас в поезд, идущий в Советский Союз. Где-то, на одном из вокзалов, нас с сестрой высадили в каком-то городке и мы, дня два скитались по подвалам, пока не вышли к храму. Выслушав наш рассказ с жуткими ужасающими подробностями, батюшка оставил нас у себя в коморке. Он предупредил нас при этом, что никому и никогда нельзя рассказывать о нашей страшной детской судьбе и обо всём, что происходило в концлагере.

Постскриптум

После войны судьба нас забросила в Краснодар, мы с сестрой закончили ПТУ связистов. Окрепли. Я бросила костыли после неоднократного лечения в санатории «Горячие ключи». Людвигу перестали беспокоить мучительные боли в сердце, она окончательно восстановилась после многоразового санаторного лечения. Наконец получили новые документы. Людвига стала Людмилой Сергеевной, а я из Кристины стала Ольгой Сергеевной. Мы полюбили своих будущих мужей. У нас появились семьи, родились дети. Я стала директором музыкальной школы. А сестрёнка стала учёным. Вместе со своим мужем, профессором высшей школы, они многое сделали для решения проблем связи при освоении космоса.