Ничто в жизни не смогло бы испугать Педро Веласкеза сильнее, чем несколько этих слов. Тысячу раз пекарь проиграл в уме скорую встречу с женой и то, что на ней будет сказано. В самых разных вариантах и с самыми разными нюансами. Был он готов даже к тому невероятному развитию событий, которое случилось на самом деле.

Они приехали часов в девять вечера, на двух машинах. Первым в его дом вошёл мужчина из мотеля. Высокий, широкоплечий и загорелый. С кривой, неприятной усмешечкой на лице и небрежно засунутыми в карманы брюк руками. Окинув несколькими быстрыми и снисходительными взглядами скромную обстановку дома Веласкезов, он оперся плечом о коридорную стенку и кивнул несчастному пекарю, словно старому знакомому:

– Салют, дон Педро! Как ваши дела?

Веласкез смолчал, сжав зубы сильнее уличного бульдога, закусившего врагу глотку.

– Привет, милый! – прощебетала вошедшая следом Валентина. – Ты молодец, что дождался, не пришлось тебя будить. Познакомься, – протянула она руку в сторону обладателя хера размером с горную цепь Сьерра-Невады. – Это…

– Я знаю, – перебил Педро. – Его зовут Мигель Крусарес. И так же, как Адель, он живёт в Манильве.

Глаза Валентины округлились, она пришла в замешательство.

– О! Педро? Откуда…

– Подождите, – вальяжный гость сузил глаза в попытке разобраться в недавних воспоминаниях. – А ведь мы с вами уже встречались, верно? Недавно. На прошлой неделе. Ваше лицо… Мне кажется…

– Теперь ты запомнишь моё лицо навсегда, – произнёс Педро. – И ты, Валентина тоже, – пекарь обернулся в её сторону. – Любовь всей моей не нужной никому в этом доме жизни, которой ты сама вынесла приговор!

С этими словами Педро Веласкез достал из-за спины руку с револьвером, который за прошедшие три дня разобрал, почистил от ржавчины, смазал и привёл в боевую пригодность. Оружие работало как надо, он лично проверил его на жестяных банках в горах.

– Педро! Что ты делаешь? – воскликнула Валентина.

– Я лишь приведу этот приговор в исполнение.

Прямо на глазах у ошеломлённого Мигеля Крусареса и своей любимой жены Педро Веласкез выстрелил себе в правый висок.

Валентина не успела даже взвизгнуть. Раскрыв рот в изумлении, она, словно немая рыба, наблюдающая за тем, что происходит за стенкой её аквариума, глядела на рухнувшее ей под ноги тело мужа.

Из ступора её вывел Крусарес. Он отступил назад к порогу, и её отодвинул тоже, чтобы их обоих не задело стремительно расползающееся по полу тёмное пятно крови.

– Бог мой! – воскликнул Крусарес. – Я вспомнил его! Он заходил в номер мотеля. Что-то там искал… Зажигалку! День, если помните, был дьявольски жаркий, и я продлил номер на час, чтобы принять душ…

Крусарес посмотрел в глаза жене пекаря, которая всё ещё находилась в сильнейшем шоке, и предложил:

– Давайте вызовем полицию? Признаюсь, такое со мной впервые. За все годы, что я торгую оборудованием.

Через несколько десятков минут, которые требуются в Санта-Монике, чтобы разыскать в одной из городских таверн комиссара полиции, и убедить его, что на самом деле свершилось нечто, требующее его участия, жена Педро Веласкеза, Валентина давала показания полиции. Их записывал, прибывший вместе с комиссаром, его помощник, молодой инспектор, сержант Эстебан Линарес.

– Не знаю, что на него нашло… – рыдала жена пекаря, с трудом отвечая на вопросы. – Педро в последние дни был сам не свой. Я что-то чувствовала… Я хотела сделать так, чтобы он переступил через свою дурацкую гордость и принял всё, что я задумала, как уже свершившееся. Раз уж мы никогда не покинем эту чёртову Санта-Монику, то пусть хоть жизнь наша будет чуточку лучше. Я разыскала поставщика пекарского оборудования. Мы встретилась, договорились об авансе. Потом я съездила к нему в Манильву, заключить договор и отдать деньги. А сегодня привезла его поговорить с мужем. Чтобы синьор Крусарес, как специалист, сам объяснил, насколько выгоднее будет Педро работать по-современному, как все, с конвейерной аппаратурой. Я не знаю, что произошло… Педро воспринял это… Он просто убил себя на наших глазах!..