Когда Коля-младший проснулся, то деды дома уже не было. Ему всё объяснили. У мальчика заслезились глаза, но он не заплакал. Он сидел за письменным столом и смотрел на последнюю страницу дедовой тетради. Там дедовой рукой много раз было повторено одно и то же арифметическое действие.

Дед до последней минуты проверял в столбик умножение, сделанное правнуком на электронной машинке…

Они гуляли в Коломенском – он и она. Шли по вымощенной красно-бурым кирпичом дорожке вдоль высокого берега реки. Был конец ноября – сыро, безлюдно, тихо. Только от воды дул пронизывающий ветер, и они ёжились от холода. Первый снег, выпавший в этом году позднее обычного, растаял, оставив на ярко-зелёной траве свои грязно-белые островки. Противоположный низкий берег реки выглядел заброшенным пустырём, раскрашенным большими жёлтыми пятнами.

– …А мы в детстве плавали на тот берег за капустой, – сказал он. – Там тогда огороды были. Сорвёшь по-быстрому кочан, и бегом к воде, пока сторож не засвистел. Потом толкаешь его из последних сил перед собой и проклинаешь: зачем он тебе был нужен?! Но на этом берегу всё забывалось, таким кочан оказывался вкусным!..

– А я плавать так и не научилась, – как бы извинилась она и улыбнулась. – По-собачьи могу немножко…

– Я тебя научу. Вот поедем следующим летом в дельту Волги, в плавни. Знаешь, какая там рыбалка!.. А острова!.. Песок – белый-белый. Загорать будем, купаться… плавать научишься.

– Я воды боюсь, – серьёзно призналась она.

– Со мной тебе будет не страшно. – И он взял её под руку.

Она прижалась к нему плечом, и они молча продолжили прогулку, глядя с высокого берега вдаль, на невесёлый, почти зимний пейзаж.

– Поздняя осень, точнее не скажешь, – произнёс он. – Никогда раньше не замечал поздней осени, всегда была ранняя осень или просто осень, и как-то сразу, вдруг, наступала зима. А в этом году не так. Какая-то правильность природы, а может, её подарок… – Он поднял взгляд выше и посмотрел в то серое пространство между землёй и небом, которое не было ни тем ни другим и заполняло собой почти всё вокруг. Она проследила глазами за его взглядом, посмотрела в сторону и удивилась, совсем как ребёнок:

– Пушки!.. – И сосчитала: – Раз, два, три, четыре…

– Четыре, – пересчитал и повторил он. – Кажется, раньше их было пять… или я ошибаюсь.

Он замедлил и без того медленное их движение и о чём-то задумался. Потом посмотрел на огромную церковь Вознесения и спросил:

– Знаешь, какого цвета она раньше была?

– Какого? – поинтересовалась она.

– Красного, как кирпич, – она же кирпичная. А после того, как её покрасили белой краской, она изменилась, стала не такой… Скажи, на что она похожа?

– Не знаю, – поёжилась она то ли от холодного ветра, то ли от незнания.

– На бутылку шампанского… или вермута – был раньше такой напиток. У меня даже стихотворение есть про эту церковь, но очень старое, юношеское…

– Прочти, – попросила она.

Он остановился, загородил её спиной от ветра, поправил на плече ремень своей сумки и продекламировал с выражением:

Она негромко рассмеялась. Потом посерьёзнела и спросила:

– Ты не веришь в Бога?

– Тогда не верил…

– А сейчас?..

– Сейчас тоже, пожалуй, не верю. Но такое стихотворение уже не напишу. Сейчас я другой.

– Мудрый?.. – Она смотрела на него смеющимися глазами. Он обнял её и пригрозил:

– Если будешь иронизировать, поцелую тебя прямо при всех…

– Поцелуй, – она потянулась к нему всей своей худенькой продрогшей фигуркой. Он поцеловал её и, не отпуская, спросил: