Как пришел в себя – по сторонам смотрю – мрак. Никого нигде, ни австралийца, ни проводника, ни каннибалов, только я. Непролазный лес вокруг, но не наш, тропический. Пальмы разной высоты, лианы, цветы самых ярких расцветок, бабочки экзотические, я таких в жизни не видел. Красиво, конечно. Только как-то тревожно на душе, непонятное все, незнакомое. Слышу рядом громко так: «крэк!», как выстрел, я даже голову вжал, потом опять: «крек!». Оборачиваюсь, на кусте птица огромная сидит, с нашего орла, только вся ярко-розовая, а хвост зеленый. Клюв у нее здоровый, как разводной ключ, и она им орехи разгрызает: «крэк!»

Ощупал я себя со всех сторон – в порядке, вроде, все, цел, только на левую ногу наступать больно, потянул, видать, в голеностопе. Шоколадку пожевал, водичкой запил – в рюкзаке у меня было, идти надо, выбираться, а куда – непонятно. Огляделся я и направился туда, где посветлее, чтобы в зарослях не запутаться. Тащусь потихонечку, нога все сильнее болит. А вокруг сыро как-то, душно, дышать нечем, куртка вся потом пропиталась, но снять нельзя – неизвестно, что за дрянь вокруг ползает, ядовитая, пауки, вон, с ладонь мою. Москиты и так все лицо обкусали – не притронешься. Пару раз змей видел, маленьких таких, прямо из-под ног прыснули. И послал я в душу мать эту свою тягу к приключениям. Все, похоже, доразвлекался, здесь и сложу голову на радость местным каннибалам. И могилка, даже, не понадобится. А тут уже и темнеть начало. Ночь мне, точно, не пережить.

Тут Лешке пришлось прерваться, за стол пора садиться. А я так заслушался, что и не сразу даже догадался, что мадам Колет от нас хочет. Словно сам рядом с другом в джунглях побывал. Только не понял я, какое все это отношение к Маринке имеет, эта давняя история, пусть и захватывающая.

– Имеет, имеет, не торопись, – подтвердил Лешка, – сейчас поедим, и продолжу, еще сам убедишься.

Через час он опять стал рассказывать. Я, признаться, еле дождался, так хотелось узнать, что дальше будет. Это ж не в книге читать. Вот он, Лешка, живой, настоящий, передо мной сидит и про себя рассказывает.

– Так на чем я остановился? Ах да, – продолжил Лешка, уютно раскуривая сигару возле камина, – повезло мне тогда капитально. Я уже совсем из сил выбился, стемнело, еще немного – и ночь. И тут я куда-то, наконец, вышел. Поляна большая, костер посередине горит, а возле – дом, длинный такой, из прутьев сплетенный. Мне бы улепетывать прочь надо – племя там, каннибалы, а я не могу. Упал в траву, а они, от костра, уже бегут ко мне. Все, думаю, последний мой час настает.

– Кто?

– Что, кто?

– От костра кто бежал, кто они?

– Ну, кто? Папуасы, конечно. Мужики в повязках на бедрах, разрисованные все, заросшие. Женщины у них и вовсе почти голые ходят, у многих дети на руках. На, вот, возьми альбом, посмотри, фотографировал я там потом.

Ко мне на колени опустился увесистый фотоальбом в кожаной обложке. Открыв, я увидел странный длинный дом, дикарей, украшенных бусами, татуировками, и все, что рассказывал друг, виделось мне теперь картинками.

– Схватили они меня, потащили к костру. Все племя вокруг собралось, пальцами тыкают, что-то по-своему лопочут, трогают, удивляются, по всему, моему виду, не встречали никогда таких. Там у костра два мужика постарше сидели, совсем седые. Видать, главные, вожди, или еще кто. Один из них, с бубном в руках, ко мне протолкался, уставился, руку протягивает, вставай, мол. Я попытался, но нога в голеностопе совсем онемела, опять упал. Он на колени передо мной опустился, ощупал связки, а потом, раз, резко повернул, больно так, я даже вскрикнул, а он успокаивающе бормочет, и в толпу еще что-то приказал. Принесли ему листья какие-то, волокна, он к ноге мне накрепко все привязал. Вроде, полегче стало, поднялся я с трудом на ноги, спасибо, кто-то еще палку крепкую протянул. Тут расступились все, чтобы я ко второму, что у костра остался, прошел. Доковылял я, а он мне на место рядом с собой похлопывает, садись мол, и этот, что меня лечил, тоже подошел. Уселся я, они мне с двух сторон говорят что-то, я почти не понимаю, хоть перед отъездом и выучил двести слов основного наречия, как всегда делаю, я тебе говорил уже. Обычно, двухсот слов хватает, чтобы с этими примитивными народами объясниться.