то радостно, празднуя малый успех,
то горестно, отмечая большие потери.
Редели ряды луораветлан,
но и ряды врагов редели.
Многие нашли свой славный конец в этой битве
и с честью ушли по дороге предков.
И увидели враги, что стало мало луораветлан,
И стало радостно врагам,
победный стук своих бубнов слышали они уже.
И потекли враги на луораветлан,
и окружили,
и отбросили копья враги,
и достали ножи
и хотели резать ножами…
Но взметнулась к небу песня бубнов
стойбища Нуртутэгийна,
и взлетели над врагами луораветлане,
и парили над врагами, как на крыльях птицы,
и разили врагов, паря над ними.
Пролетев же над врагами,
встали на ноги за сонмищем их
и разили врагов со спины.
И устрашились враги смертным страхом,
и возопили зверьим смертным криком,
видя, что летают луораветлане,
как на крыльях птицы,
и разят, летая.
И пали ниц враги и разбежались в страхе,
и побросали они бубны свои,
и оружие своё побросали враги.
И луораветлане победу свою
над врагами
помнят вовеки
и помнят луораветлане
летающих воинов своих.

– Красивая легенда, – после паузы сказал Роман.

– Я тоже думал, что всё это «преданья старины глубокой», помолчав отозвался Дед, – Мне один эвенк знакомый, Николай, вроде его звали, оленный эвенк, по секрету, тайну раскрыл за поллитровку. Они действительно взлетали. Вот, честное слово! А взлетали, раскачавшись, как на батутах, на длинных копьях, которые держали другие воины.

Они эти копья выращивали… из берёзы.

Найдут в укромном месте молодой побег берёзы, слегка закрутят его и фиксируют кожаными ремешками. И каждый день, несколько лет подряд, закручивают ещё чуть-чуть и фиксируют ремешками. Деревце вырастало идеально прямое, равномерно скрученное по всей длине, прочное и гибкое. Из этого деревца и стругали упругое копьё, которым подбрасывали человека, как, вот, современные батуты подбрасывают.

Впрочем, всё это, как я уже вместе с поэтом говорил, «преданья старины глубокой».


Дед, вынул часы, взглянул мельком и, прищурившись, вгляделся в даль – не показался ли автобус, убедился, что не показался, и продолжал.


– А в 60-х что случило? Слушай. Посиживал чукча в яранге, посасывая трубку, потягивая водку да покручивая приёмника ручку, и слушая голоса вражеские, заморские, и вдруг понял, что не чукча он, а луораветлан. И дух Нуртутэгийна проснулся в нём и вывел из яранги, и в руки дал винтовку…

И вышли луораветлане из яранг своих
и хотели знать правду,
и винтовками своими
готовы были за правду биться…

Восстание случило, братцы. Такое, восстание, что пришлось, братцы мои, с материка помощь вызывать. Когда особая дивизия Дальневосточной военного округа на нескольких кораблях прибыла на Колыму, то очень быстро всё стало понятно.

Где хорошо живут коренные народы, а где не хорошо – это вопрос, решаемый однозначно: у них, в Америкляндии, – нехорошо, у нас – совсем другое дело.

И снова гордые луораветлане стали чукчами, и пили много воды огненной, и, вероятно, от влияния воды этой, отдали кому надо приёмники свои. И эти приёмники, чтобы не ловили больше голоса вражеские, я и переделывал, вынимая главное, так сказать, содержание и вставляя, так сказать, нужное.


Дед снова немного помолчал, пристально глядя в даль на просёлок, но смотрели глаза его сквозь годы и видели посёлок Ягодное, что на трассе, километрах в пятистах от Магадана. Красота… Ближе к осени все склоны сопок усыпаны несминаемым ковром брусники и от того издалека кажутся бордово-красными, как будто великан пришёл и укрыл гигантским своим бархатным пологом всё вокруг. И над этим великолепием глубокой летней ночью парит солнечный диск, такой близкий, что сомнения нет – можно запросто взять и потрогать.