За зиму он добыл пару десятков соболей и несколько куниц, взял в капканы пять лис, а в петли – с десяток зайцев, убил росомаху, которая несколько дней шаталась у его избы, добыл ещё одного лося. Из волчьих шкур он сшил себе безрукавку на зиму и осень, из заячьих – на весну и лето, из лисьей шкуры – шапку, и хотя были они пошиты немного кривовато, да и швы были не совсем ровные, он был очень горд своим портняжим искусством. Лосиную шкуру повесил над топчаном, другую бросил на пол, вместо ковра, а оставшиеся шкурки можно летом сдать, купить патроны, да и зарплата наверное за зиму в леспромхозе накопилась… Но когда он подумал о «цивилизации», о том, что придётся ехать в Посёлок, то даже расстроился, несколько дней ходил печальный, всё валилось из рук, но потом прикинул, что и керосин нужен, и бензин для моторов, свечи, батарейки и патроны, да и запчасти для «Бурана», именно то, что не привез прошлой осенью исчезнувший напарник. Он вспомнил о нём, и стало грустно, наверное, вдвоём было бы зимовать легче и веселей, но раз уж так вышло, раз он сам выбрал свою судьбу одиночки, «Робинзона», значит, так и должно было быть.

– Что ж, Альма, придётся всё же идти «в цивилизацию», что поделаешь, на следующий год сделаем запас побольше, да и не появимся в Посёлке года два-три, а там, глядишь, и забудут!

Он вполне бы мог остаться и на всё лето один, опять ловить и солить рыбу, запас грубой соли был большой, да и с прошлого года ещё рыба осталась, была и лосятина, которую он провяливал на ярком весеннем солнце, остались запасы крупы и сахара.

Однажды утром он проснулся от грохота, выбежал из избы и увидел, что это пошел лёд; ломая и кроша льдины, грохотала Река, он понял, что наступила Весна, скоро, очень скоро можно будет заводить сети, да и съездить на пару-тройку дней в Посёлок, а может и готовиться к приходу гостей.

На лето дел было много, надо было заготавливать дрова, собирать, сушить и замачивать ягоды, сушить травы. Надо было проверить крышу избы, подправить оторванные лютыми зимними ветрами дранки, проконопатить кое-где щели. Так что Лето пройдет быстро и незаметно, а там снова короткая Осень и длинная снежная Зима, и снова яркая бурная Весна и снова Лето. И пройдут месяцы и годы, и он будет жить здесь, в своей избе, ходить в тайгу, охотиться, ловить рыбу, разговаривать с собакой, и ему не будет нужен Большой Мир.

Через две недели он спустился по реке вниз, в Посёлок, подивился шуму, лаю собак и человеческому разговору; на него смотрели как на некое чудо, надо же, и перезимовал один, и жив-здоров, да ещё и шкурки привёз. Расспрашивали, как жил-зимовал, приглашали на чай, угощали куревом… Он сначала больше молчал – отвык от разговоров, но рассказал – и про лосей, и про россомаху, и про волков, а безрукавку на нем видели все, щупали, цокали языком, хвалили. Узнал он и печальную, уже давнишнюю новость про напарника.

Он сдал шкурки, купил патроны, приобрёл кое-что из продуктов, с расчетом на пару-тройку лет, договорился, что привезут на днях бензин, керосин, свечки да гвозди.

Утром они с дядей Мишей долго сидели на берегу Реки, пили чай и молчали, тот только сказал:

– Ты, паря, тайгу любишь, поэтому она тебя и приняла, а так бы сгинул, многие сгинули, а ты лишнего не берёшь, ты не жадный, и сам живешь, своей головой… И живи, раз так решил… Наведаюсь-ка я к тебе летом-то, посмотрю, как живешь, однако. В гости-то ждешь?

– Да, конечно, приезжай дядя Миша, посмотри, как я устроился, может и сам так пожить захочешь!

– Да нет, старый я, кости болят, ползимы на печке пролежал, да и куда я от своей старухи… А ты, паря, молодец, не испугался, один перезимовал… Дай Бог тебе и дальше удачи!