– Что ты так смотришь? – она улыбнулась какой-то маленькой и страшной улыбкой.

– Почему ты лежала там в кустах?

– Мне один дурак подсыпал снотворного. Это я теперь понимаю. Хорошо, что в момент

засыпания, я успела спрятать сумочку в куст.

– А что с тобой было, ты не помнишь?

– Нет. Но ничего не было. Не волнуйся, если тебя это волнует.

– Волнует.

– Ты меня тоже волнуешь, – она послала мне воздушный поцелуй. – А если бы что-то он со мной сделал, ребята завтра оторвали бы ему голову.

– Ты тут королева?

– Принцесса. Пойдём потанцуем. …Люблю танцевать. Люблю, когда мужчины смотрят.

Мои руки осознавали форму её тела – кувшин наслаждения. Она всё ближе держалась, всё более упруго прижималась, чуть прогибаясь навстречу. Вокруг её стана пространство нагревалось.

Мы дотоптались в медленном, мучительном танце до нашего столика, потом ещё посидели, глядя друг другу в глаза, как два влюбленных вампира; допили вино и вышли в парк, в дебри, неважно куда, лишь бы нас ничто не разделяло. Ночь при каждом шаге накренялась. Я слышал тяжкий топот сердца. Она же была спокойна и легка.

Мы углубились в ночь, и вдруг я остался один. Если бы я был волком, я бы завыл отчаянным голосом. Мерзкая догадка пронзила меня… так и есть, она с деньгами ушла. Между мной и домом опять пропасть. Но сейчас у меня сил нет об этом думать. И с ещё более жутким воплем сердца я вспомнил, что мне надо было на пристань, к той, настоящей девушке.

Я побежал к выходу, наполнившись упрямой, в ритме шага пульсирующей ненавистью к себе. Выхода не оказалось, я упёрся в ограду с пиками. Не только перелезть, даже подобраться к этим пикам не получалось: я стал очень тяжелым, я хотел лечь под куст и уснуть свинцовым сном, но хватит потаканий. Я быстро пошёл вдоль ограды, хрустя ветками, словно косточками врагов. Я натыкался лицом на сучки.

По другую сторону ограды переливался раздвоенными бледными лампочками город. Куда-нибудь вдоль ограды я приду в конце-концов. Наконец, я добрёл до выхода. Некая фигура поднялась мне навстречу.

– Из ресторана? Там ещё много народу?

– Не знаю, – произнес я голосом покойника.

Сторож со страхом взглянул на меня и отпятился. Я вышел в город, нетвёрдо пошёл по едва освещённым палубам улиц. Всякие переживания отменил. Хватит – шагай!

Ехала поливальная машина, маленько поливала себе под нос. Я встал у неё на пути, спросил, где автобусная станция.

– Садись, довезу, – произнес ясный, замечательно чистый в этой ночи голос.

– У меня денег нет.

– Садись, какие у тебя деньги.

Через минут пятнадцать я оказался на площади автовокзала. Тут спали несколько прозрачных и тёмных автобусов. В кассе тоже был отключён свет. Вообще никого. Река и пристань должны быть вон там, прикинул я. Но незнакомый домик загораживал путь. Этого дома не было прежде. Над ним возвышались два тонких тополя, чернее ночи; с одного бока они были обрисованы лунным загробным светом. Этого тоже раньше не было, но теперь есть.

Вниз, в промежность холмов, ныряла узкая дорога; по идее она должна вести к пристани, но та дорога, по которой мы с ней вместе ходили, шла как-то не так. Чему довериться: памяти или глазам? Я выбрал третье решение —двинулся напрямик по бездорожью.

Трава оказалась шершавой и хваткой. Якобы ровная земля превратилась в «пересеченную местностью». Я спотыкался, рискуя упасть и вмиг уснуть, как подстреленный.

Ветер подул, странно сочетая в себе зябкость и тепло. Он приободрил меня; впереди забрезжил одуванчик бледного света, нет, лепесток, нет, это центральный купол монастыря. Значит, я правильно иду. Радость во мне зажглась, и я зашагал быстрей, почти не глядя под ноги, каким-то притяжением схваченный.