– Откуда ты такая… чуднáя?

И ресницы у нее тоже зеленые, и брови, а на бледной коже россыпь серебристых веснушек, радужка к зрачку светлеет до желтизны… нельзя смотреть в глаза, заморочат, задурят голову, наведут кошмаров ночных.

Снова смеется, все-таки красивая… раньше не понимал, чего в них находят, а теперь вот жаль ее стало. Но деньги нужны, а жалость… пройдет. Всегда проходит. Кольцо в кармане, в бархатной коробочке, русалки любят, чтобы красиво…

С трудом получается сохранять равновесие, камень неожиданно скользкий, приходится цепляться за тонкие ивовые плети, покрытые мелкой листвой, ну да главное, чтобы русалка не сбежала. Нет, сидит, ждет, наблюдает за моей акробатикой с явным интересом… так и хочется подзатыльник отвесить за эту детскую доверчивость.

Улыбаюсь, опустившись на одно колено, протягиваю коробочку и теперь либо выгорит, либо нет:

– Стань моей женой!

Закрывает лицо ладошками, но так, чтобы видеть… главное, сейчас в глаза ей не смотреть… и не думать о деньгах, о ней думать, о том, какая красивая, а веснушки пятнышками фольги, потрогать бы… и волосы расчесать, чтобы зеленой волной… лицом зарыться, окунаясь в запах ромашки и мяты.

Берет коробочку, кольцо сверкает золотом и синим камнем, на самом деле позолоченное олово и кусок стекла, но им нравится. Наивные. А ведь с размером угадал, подошло, словно специально для нее.

Протягиваю руку:

– Идем.

Идти недалеко, с полкилометра, чуть больше. Серегин фургончик наполовину въехал в заросли ежевики, колеса оставили полосы мятой травы, и русалка, видя подобное безобразие, вздыхает.

– О, уже? – Серега выбирается из кабины. – Ну ты это… профессионал. Давай отгоню.

Мотор заводится не сразу, русалка смотрит, доверчиво жмется ко мне и от ромашково-мятно-липового аромата голова идет кругом. Наконец, Серега выводит машину и, открыв заднюю дверь, шутливо кланяется:

– Добро пожаловать, мадмуазель, карета подана.

Она смотрит на меня, уже понимая все, но надеясь, что ошибается. Не ошибаешься милая.

– Иди. Там… климат… влажность.

А еще темнота и клетка, удобная, чтобы товар не испортить, но все-таки клетка.

В кабине пахнет сигаретами, немного прихожу в себя, закуриваю, теперь-то можно, теперь все равно…

– Слышь, прикольная попалась… зеленая, а глазищи-то, глазищи… ну чисто янтарь. А ты это, молодец, я б не смог… хоть и нечисть, а все равно… как думаешь, сколько протянет? Ну, как профессионал.

Месяца два, может три или даже полгода. Никто не знает, почему, но русалки в неволе быстро дохнут. Дым щекочет небо, выплывает в кабину, изгоняя прочие запахи. А я да… профессионал… охотник за нечистью… сами виноваты, нечего людям доверять.

В ее глазах огни святого Эльма… летишь вперед, захлебываясь ветром и вдруг резко каменный нож в брюхо. Доски трещат, черные волны холодом зализывают рану и, распластавшись на белой пене, пытаешься понять – куда летел…

Туда, за ней, зовет и слышу голос столь же явно, как ругань капитана. Он зол и испуган. Люди всего боятся, и ветра, и моря, и самих себя, это мне так кажется, но точно не знаю. Больно. Оседаю, оползаю вниз, погружаясь в солено-горькую влагу, но лучше так, чем догнивать в порту, в черной корке ракушек и водорослей, мелких язвах древоточца, крысиным домом и остатками воспоминаний. Я знаю, я стар и ненадежен, и капитан давно уже стыдится того, что стоит на мостике «старой лоханки», но она… она помнит меня таким, как прежде. Нос взрезает волны, брызги в стороны, в парусах барахтается ветер и мачты стонут… счастье полета, блеск меди и запах дерева, черные дельфиньи спины и ее смех, клочьями пены волосы и шелестом волн колыбельная в редкие минуты штиля.