Маришка жила на краю деревни в старом деревянном домике под соломенной крышей. «Такая видная, красивая девушка. Ей бы в хоромах жить», – подумал я.

Прошло три недели. Я буквально потерял голову. Образ Маришки преследовал меня днем и ночью. Богдановка стала для меня родной. Здесь я бывал каждый день…

…Начало июля, пора сенокосная. Луга дышали терпким, пьянящим ароматом разнотравья. От легкого ветра тихо покачивались метелки пырея. Мы шли с Маришкой рука об руКу. Вдруг она остановилась, прерывисто дыша, обвила мою шею руками и одарила меня долгим, горячим, упоительным поцелуем. И тут же ласково, слегка оттолкнув меня, тихо произнесла:

«Догонишь – вся твоя».

Но не пробежав и десяти шагов, запуталась в траве. Мы упали. Вокруг нас плотной зеленой стеною трава. Да наверху рваный, выцветший под палящим июльским солнцем, кусок небесного ситца. Словно бубенчик, звенел жаворонок. Но мы его почти не слышали. Во всей вселенной были только мы: я и Маришка…

В Богдановку мы с Маришкой возвратились поздно… По дороге нас нагнал Янька. «Т-п-р-у-у-у!» – натянул он вожжи, поравнявшись нами. Минут через десять мы приехали в деревню. Маришка спрыгнула с тарантаса. Попрощавшись с нами, не смущаясь Яньки, чмокнула меня в губы, помахала ручкой и, звякнув щеколдой калитки, скрылась в густых зарослях сирени. С минуту мы с Янькой ехали молча.

– Слушай, Гриня, – осторожно произнес Янька. – Останься сегодня у меня. Заночуем на сеновале. В хате нынче духота.

…Мать Яньки нарезала нам ломтей черного хлеба, поставила кринку молока. Мы, наскоро поужинав, забрались на сеновал. Янька спросил;

– Гринь, у тебя с Маришкой что-нибудь серьезное?

– Ты ведь Кольку Якимовца знал? – начал Янька издалека. – Хороший парень был, статный, красивый. А пропал ни за что ни про что. Шестнадцать тогда Маришке было. Любовь у них была. А когда родители Кольки узнали про то, напрочь запретили ему встречаться с Маришкой. Крепко он тосковал. А потом Колька исчез. И вот уже два года, как след его пропал. Говорили, будто волки его задрали, а следов по сей день никаких. Сгинул – и всё..

– Чарами какими-то она обладает, – вздохнул Янька. – Был ты хоть раз у неё в доме? У них ведь иконы маломальской нету. Нехристи они, вот что. Ты, Гриня, знаешь, что отец у Маришки таборный цыган? Первый конокрад в округе. Он и не жил никогда с ними. Мать у нее умерла годов десять назад. И говорят, она занималась колдовством. Маришку тому же обучала. Я бы посоветовал тебе, Гриня…

– Но ведь она хорошая, добрая!

Я нервно вскочил:

– Слушай, Янь, я пойду домой. Нехорошо что-то у меня на душе. Не обижайся.

Когда я проходил мимо Маришкиного дома, услышал, как звякнула у калитки щеколда. Но никого возле калитки не увидел. Решил пройти по тропинке через лес, чтобы сократить путь. Сумерки уже опустились на землю, и я еле различал тропу. Вдруг что-то под моими ногами зашуршало. Я зажёг спичку и осмотрелся вокруг. Ёжик! Я выпустил подол рубашки и осторожно закатил малыша в него.

Конец ознакомительного фрагмента.