– Поехали в бар? – сразу спросила меня она, отдышавшись, и как-то счастливо сияя.

– Какой бар! – удивился я. – Тебя же только выписали.

– Ладно, я не буду работать, но просто хочу там побывать и всех увидеть. Ну, Джон – просила она.

Мы поехали в бар. Я поднялся к себе, оставив Джули в зале, но спустившись через час, увидел, как та разносила подносы.

– Мы же договаривались, – строго сказал я. – Ни какой работы. Быстро ко мне! Джули, ты как пятилетний ребенок, за тобой нужен глаз, да глаз. Ты что, хочешь снова угодить в больницу? – Она уже сидела напротив и улыбалась.

– Джон, подносы не тяжелые, а Карле хотелось помочь, ведь она справляется в одиночку.

– Даже завтра я поставлю тебя на легкий труд, помощницей, – заверил я. – Это же не шутки.

– Завтра? – Джули неожиданно поникла, и я не понял причины такой перемены.

– Завтра, – подтвердил я. – Что с тобой?

– Ничего Джон, просто стало как-то грустно, трудно объяснить. – Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось.

– Ты что-то от меня скрываешь, – понял я. – Мы что, уже не друзья? Ты же всегда была честна со мною.

– Я всегда честна с тобою, – Джули нагнулась к столу и вдруг заплакала.

Я опешил, ведь все было так хорошо, и вдруг….

– Рассказывай, – решительно потребовал я. – что бы там ни было, но все как на духу. Что случилось?

– Джон, мне просто стыдно, – она закрыла лицо руками.

– Рассказывай, – опять потребовал я.

Та немного успокоилась, но еще иногда всхлипывала.

– В тот день, когда меня схватил аппендицит, ну, короче, когда бабка вызвала скорую, и та меня забирала, дед выскочил с ружьем, как всегда пьяный, и орал на всю улицу, что убьет и бабку и меня, если я еще там появлюсь. Он понял, что я пряталась в сарае.

– И что? – внимательно слушал я.

– Мне некуда идти ночевать, тот сарай провален, я не могу туда вернуться. – Она снова громко заплакала.

– Ну и что, – я встал со стула, – оставлю ночевать тебя здесь, хоть в этом кабинете, не останешься же ты на улице?

– Джон, твой шеф узнает об этом, он может уволить тебя, и меня в придачу. Здесь все на виду, сначала заложит уборщица, а потом я не выскользну незамеченной утром. Здесь везде глаза и уши. И что даст одна ночь, если даже пронесет? Мне ждать место уборщицы еще две недели, что же, каждый день так прятаться? Нет, я на это не пойду, нас обоих уволят. Как-нибудь продержусь, может на вокзале, эти две недели, а тогда все пойдет, как было договорено.

– На вокзале? – не поверил я. – Ты явно рехнулась. Нет уж, милая, мы сделаем по-другому. – Я был решителен. – Я знаю твои принципы, но сейчас не тот случай. Эти две недели ты будешь жить у меня, и никаких отказов.

– Жить с одиноким мужчиной? – у нее глаза полезли на лоб. – Джон, ты же знаешь мои принципы…

– Я просто ставлю тебе условие, – продолжал я, не слушая ее, – и надеюсь, что, как и прежде ты мне во всем доверяешь, так вот, или мы остаемся друзьями и две недели живем вместе, вернее, в одной квартире, или иди на вокзал, в аэропорт, мерзни на улице, чтобы с тобой что-нибудь случилось, и мы больше никогда не увиделись. Давай, решай, мне это ничего не стоит, у меня под кроватью есть матрас, я расстелю его на кухне и прекрасно высплюсь. Ну, так что, твои принципы или дружба? – Я замолк.

Молчала и она.

– Если надумаешь, найдешь меня в зале, – хмуро сказал я и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Уже усевшись за свой столик, и глотая кофе, которое мне сразу же принесла Карла, я осознал, что Джули была права, скрывать ее ночами в баре было ребячеством, и грозило двойным увольнением. Но и я был прав, что в том, если она переночует у меня какие-то две недели? Я же ее и пальцем не трону. А может она не доверяет? Но другого выхода не было.