Ночью в поселке перед сном он обязательно выходил на улицу посмотреть еще раз вверх, в ту загадочную бескрайность, подумать о смысле существования и, перед тем как сказать звездам «до свидания», в который раз задумывался: «А что именно я могу сказать этому миру на прощание, когда придет момент расставания?» И каждый раз говорил себе: «Не знаю, у меня еще есть время подумать». И звезды молча соглашались с ним. Успокоенный, возвращался он в дом. Жизнь человека возможна только благодаря ощущению ее бесконечности. Тимофей Николаевич уже прошел тот период своей жизни, когда считаешь, что все еще впереди, но понимал, что именно смерть делает жизнь такой бесконечно дорогой и прекрасной. Да ведь и проживаешь жизнь с чувством бесконечности, а смерть – это всего лишь мгновение.

Он по-прежнему лежал, отвернувшись к стене. Он чувствовал себя неуютно, и все его раздражало: небольшая тумбочка, на которой трудно разместить не то что ноутбук, но даже тетрадь, чтобы продолжать работать – что-нибудь писать, хотя бы заметки; окно, неизвестно для кого сделанное: в него все равно ничего не было видно; сердце, которое опять барахлило; отсутствие сигарет, которые в последний момент оставил в прихожей; два молодых соседа по палате, которые нескончаемо удивлялись, что у них, в их молодом возрасте, – инфаркт. Их тоже перевели из реанимации в общую палату, но они по-прежнему нетерпеливо ждали результата каждого анализа: а вдруг да не подтвердится первоначальный диагноз…

В конце концов, лежать надоело, и он пошел прогуляться по коридору, посмотреть на людей, размять ноги. Да и курить сильно хотелось. В соседней палате нашлись курящие. Вооружившись сигаретой и зажигалкой, он вышел из корпуса на улицу. Охранник долго провожал его взглядом: до самого выхода из корпуса и, наверное, думал: «Безумие – с больным-то сердцем!»

Выкурив сигарету, Тимофей Николаевич сразу же стрельнул вторую и тут же снова закурил – на душе полегчало. «А может, и действительно – безумие?» – подумал он. Стоявший рядом мужчина щуплого телосложения, в спортивном костюме и тоже с сигаретой в руке задал ему обычный в таком месте и при таких обстоятельствах вопрос:

– А бросать пробовали?

И Тимофей Николаевич, как и полагается в этой ситуации, ответил:

– А как же! Много раз!

– И как? – не отставал щуплый.

– Как видите!

Вся курящая компания, что собралась у входа в корпус – а, надо сказать, что было их всего человек восемь – заулыбалась, захихикала, но как-то вымучено: каждый и сам все понимал и переживал, как и все присутствующие, оттого что хотел бы да не мог бросить курить. Кстати, друзья, зная его страсть к сигаретам, обещали принести их этим вечером в часы посещений.

Удивительно, сколько разных советов слышал он за пять лет после первого инфаркта от врачей, и не просто врачей – кардиологов: от «Бросайте срочно» до «Вы же курите, сколько себя помните, – категорически не бросайте: будет только хуже» и вариации: советы меньше курить, перейти на более легкие… «Странно, что у самих врачей нет единого мнения по этому вопросу. Видно, сложен, а, главное, индивидуален человек. Ведь бывает же так, что от одного и того же лекарства у одного перестает болеть голова, в то время как у другого начинается понос».

На обратном пути к своей палате, проходя мимо кабинета с надписью «Заварцев Олег Олегович, заведующий кардиологическим отделением» и посмотрев на часы, Тимофей Николаевич обратил внимание, что сейчас как раз время приема пациентов. Постучав в дверь и немного подождав, он вошел в кабинет. Дым! – как говорится, «топор вешай». Заведующий что-то писал, глубоко сосредоточившись, и если дожидаться ответа на свой стук в дверь, то, наверное, можно простоять в коридоре все приемные часы.