Вчера мы пили спирт и заедали тушенкой. И готов поклясться, в глазах каждого читалось нечто большее закореневшей тоски.

Этаж встретил меня запахом и шипением сварки. Я обогнул шахту лифта: на закрытых дверях висела табличка «НЕ ОТКРЫВАТЬ». Подумал, что на остальных этажах, скорее всего, то же самое, и с содроганием погнал от себя мысль: табличка не остановит нечто, если оно захочет выбраться.

За углом сварщик в маске и рабочем комбинезоне приваривал железный щит к нашему АВП-11 – аппарату выдачи пайков. Неподалеку прислонился к стене щуплый мужичок с редеющими волосами, зачесанными назад. На вороте его кожанки поблескивал значок со скрещенными молотом, серпом и штыком.

Сотрудника ЧКГХ, Чрезвычайного Комитета ГигаХрущевки, каждый из жителей хотел бы встретить на своем этаже в последнюю очередь. Еще меньше – у себя на пороге. К счастью, в действительности мало кому доводилось увидеть чекиста, но, благодаря дурной славе, слышал о них каждый.

Взгляд мужчины из цепкого стал насмешливым, словно поддразнивая: «пройдешь мимо, трусливо уткнувшись в пол, или осмелишься спросить?»

– Что происходит? – решился я.

– Временная мера, – тонкие губы незваного гостя растянулись в улыбке. – Этаж лишается доступа к продовольствию.

– По какой причине? – мне удалось выдавить с хрипом, во рту разом пересохло. – И насколько временная?

– Недельки две, думаю, хватит. А вы случайно не из квартиры сто сорок шесть дробь семнадцать семьдесят девять? Дмитрий, верно?

– Сергей. Дима – мой брат.

– Ах да, верно! – мужчина хлопнул себя по лбу. – Дима выше, шире в плечах, да и волосы его светлее. Родинка на шее… как я мог перепутать?

Он играл со мной, хотел продемонстрировать осведомленность.

– Единственная коммуналка на пятьдесят этажей, подумать только! Не тесновато? Соседи не беспокоят?

– Все хорошо, спасибо, – процедил я, не отводя взгляд. – Вы не ответили на второй вопрос.

От собственной наглости подгибались колени, но чекиста, кажется, она лишь забавляла.

– Причину вы сами знаете. Знаете ведь? Вижу, что догадались. – Мой собеседник в один миг подобрался, и от его голоса потянуло холодком. – Были нарушены условия карантина. Кто-то спустился в шахту. Кстати, не поделитесь, кто бы это мог быть?

Я молчал и лишь задавался вопросом: как? Не то что бы доносы считались редкостью – ради усиленного пайка люди порой готовы заложить даже членов семьи, но тяжело осознавать, что крысиные лапки скребут именно на твоем этаже.

– Не мучайте себя подозрениями, – кожанка словно прочитал на моем лице. – Их мать сегодня отвела детишек в медблок проверить состояние. Там она очень убедительно врала, что не знает, как дети выбрались из шахты. Мальчик утверждает, что поднялся сам, девочка молчит. Но я нахожу это очень подозрительным. Итак, мне спросить снова?

В руках мужчины блеснул портсигар.

– Понятия не имею, – я пожал плечами. – Никого не видел.

– Спички не найдется? – спросил он с зажатой в зубах сигаретой.

Я демонстративно похлопал себя по карманам, в штанах брякнул коробок.

– Нет.

Наверное, если бы Поля увидела мои глупости, надавала по шее.

– Жаль. – Сигарета вернулась в портсигар.

– Что сказали в медблоке? О детях.

– Первичный осмотр не выявил отклонений. Осталось дождаться анализов. В интересах всего этажа, чтобы с ними все было в порядке.

– Но если с детьми все хорошо…

– Доподлинно мы этого не знаем. Последствия Самосбора могут проявляться по-разному.

– Но если будет все хорошо, то в чем проблема? Им нужна была помощь, работники не стали бы таким заниматься, ваши ликвидаторы тоже…

– Я все понимаю, – мужчина примирительно поднял руки. – Видите ли, с одной стороны, спасителей надо представить к награде. С другой стороны, я считаю правильным отправить их на расстрел. В любом случае данный инцидент не может остаться без внимания. Пока обойдемся средней мерой.