– Мама? Это правда? – с ужасом спросила Лара.

Мария молчала грозно сведя брови и глядела на Холофа.

– Мой пес Уилфи, вообще-то его должны были звать Вулфи. Я просто не выговаривала букву «В» в детстве, за год я успела научиться выговаривать имя Вулви, но все уже окрестили его Уилфредом, – пояснила Виктория. – Так вот, он хвостом ходил за Клинтоном. Куда кот туда и собака. Это было похоже на дружбу. Но Клинтону так не казалось. Он бегал от Уилви и однажды убежал не туда.

– Ну, все! Хватит сестра, – она взяла Викторию за руку и перевела взгляд на дочку. – Дальше у меня был нервный срыв, и отец запретил заводить домашних животных. Раз и навсегда. Потом я выросла и сама больше не хочу этого делать. Мне хватает и тебя. За тобой так же нужно убирать, кормить три раза в день, чесать, ласкать, и следить, чтобы не сбежала, – Мария заметила улыбку на лице дочери. – А что? Скажешь это не так?

В ответ она услышала только тихое кошачье «фррр» от дочери.

– Но помню, что отец не особо любил этого кота. Он был персидской породы, все время оставлял всюду свою шерсть и постоянно мяукал, будто пел что-то, – улыбнулась Виктория. – Отец постоянно приходя домой выгонял Клинтона на улицу. Ладно. Хватит о плохом, давайте приступать к десерту!

– А что с Уилфредом случилось? – спросила Лара.

– А он потом сбежал! Хотя зная отца, он мог его отдать, чтобы никому не было обидно, – спокойно ответила тетя. – Может это и к лучшему. Наверняка так было лучше, повторила она, уходя на кухню.

В комнату вошел Люк, его руки по локоть были в машинном масле. Он провозился в гараже дольше положенного и пропустил ужин.

– Что здесь такое происходит? Почему такие задумчивые у всех лица? – спросил он.

– Нам родители рассказывают странные истории из их детства, – пояснил Хилл.

– Ох, интересно послушать, – обрадовался Люк.

– Не выйдет, мы уже поужинали. Иди приведи себя в порядок. Ты мне понадобишься позже, – Холоф вмешался в разговор, строго и без колебаний. – Ты закончил ремонт?

– Нет, – Люк посмотрел на отца.

– Тем более.

– Иди мойся, – из кухни появилась Виктория. – Я тебя позже покормлю, – сказала она и быстро засунула кусочек пирога сыну в рот.

На часах было уже девять вечера. За окном по желтой выжженной земле бегал летний ветерок, поднимая пыль. В свете фонаря было хорошо видно, как зарождаются маленькие песчаные воронки, пытаясь тянутся все выше и выше не отрываясь от земли, подбирая с нее все что попадало под молодой вихрь, грозясь вырасти в безжалостный смерч, но вдруг резко растворялись попадая на широкую гравийную дорожку. Дым из сигареты Холофа, пытался угрожать подобно ветру, принимая разные угрожающие формы, но это совершенно не пугало мужчину, он курил уже больше тридцати лет и только получал удовольствие. Холоф перепробовал всё: сигары, трубки, папиросы заводские, папиросы самодельные; среди подарков на день рождение он получил больше десятка трубок. Ничего не прижилось, кроме добрых старых сигарет из табака, что выращивался в этом округе. Того табака, который он по молодости собирал на плантациях, потом отвозил на фабрику, а став постарше принял должность начальника производства на той же фабрике, и в итоге по выслуге лет вышел на заслуженный отдых. Его желтые от никотина пальцы, его желтые с прожилками зубы, золотая зажигалка с гравировкой от работников фабрики, все говорило о том, что этот человек будет курить до самой смерти. Притушив сигарету и оставив окурок в пепельнице, Холоф поднялся с кресла и заглянул в дом через окно веранды.

– Вики! Жена! Кто-нибудь покормил старика? – Он говорил голосом присуще дикторам на новостном телеканале произносящий свои дежурные фразы каждый вечер вот уже десяток лет.