К лагерю группа брела в молчании. Бэнгз доставил свое послание прямо по адресу. И впервые за весь путь мы объединились для общего дела – спланировать стратегию завтрашнего дня. Спать мы отправились рано, а на следующее утро все были тихими и сосредоточенными, загружая лодки и пускаясь в медленный дрейф по направлению к пропасти.

Вскоре шум водопада заметно усилился – в нашей крови запульсировал адреналин. Когда мы достигли края, Джерри Шварц выкрикнул:

– О’кей, парни, поехали!

И бурлящие воды подхватили наши лодки, швыряя из стороны в сторону. Мы лихорадочно, в унисон, работали веслами, стараясь избежать острых, как бритва, камней по правому борту. Лодки вздыбились почти вертикально, затем плюхнулись набок в медленный водоворот, и их вынесло в котловину шириной во всю реку, откуда отбросило назад, словно из рогатки. Еще дюйм вправо – и случилась бы катастрофа, но мы гребли и держались рядом, будто от этого зависела наша жизнь, а мы знали от Собека, что так и было.

Ричард говорил правду. Радостное возбуждение после всего было таким сильным, что все почувствовали себя переродившимися. Поэтому я не удивился, когда на следующий день Ричард рассказал мне, что Mountain Travel, компания, с которой слилась фирма Ричарда в 1991 году, решила не только сохранить за ним место партнера, но и оставить в названии имя Собека.

– В этой сделке рассказ о Собеке стал поворотным пунктом, – сказал Ричард. – Я хотел заставить их понять, что мой бизнес заключается не в перевозке пассажиров, а в трансформации людей. Рассказать им эту историю был единственный способ донести мою мысль.

Вспоминая это речное путешествие теперь, пять лет спустя, я так же ясно, во всех деталях, помню рассказ Ричарда о Собеке. Помню, как нам пришлось придвинуться, чтобы расслышать его сквозь грохот водопада, как мы ловили каждое слово, стремясь поскорее узнать, что было дальше. Теперь, ретроспективно, я понимаю, что наше преображение началось в тот момент, когда он произнес слово «история». Оно было как сигнал, призвавший нас слушать. Мы еще в детстве приучаемся ожидать от рассказа психологического удовольствия, вот и тогда это ожидание удерживлао наше внимание.

Но что конкретно превратило легенду о Собеке в «историю»? Был бы эффект иным, если бы Ричард не упомянул о царе? Если бы пустился в часовую лекцию о крокодилах и египетских верованиях или проанализировал стратегию, разработанную Собеком для изменения поведения царя? Осталось бы это историей, если бы Собек оказался обычным крокодилом и попросту слопал царя?

За ответом я обратился к Роберту Розену, бывшему декану Школы театра, кино и телевидения Лос-Анджелесского университета и моего соведущего в курсе «Путешествие по миру нарратива».

– История переводит все ключевые факты в эмоциональный контекст, – объяснил Розен. – В истории информация не располагается линейно, как в логическом высказывании. Она выстраивается таким образом, чтобы возникла интрига.

Следовательно, строить историю нужно определенным образом:

• в первую очередь привлеките внимание слушателей внезапным вызовом или проблемой;

• далее возбудите в них эмоциональные переживания, поведав о сражении, необходимом, чтобы справиться с вызовом или решить проблему;

• и, наконец, через поражающую воображение развязку вдохновите сопереживающих героям слушателей на собственные действия.

Применив данную систему к легенде о Собеке, я обнаружил, что история начинается с вызова – жизнь царя в опасности, и он бежит в поисках спасения. В середине истории ему предстоит конфликт – выбор из трех одинаково непригодных вариантов: довериться крокодилу, просто броситься в реку или столкнуться с кровожадной сворой. Конфликт в конце концов разрешается тем, что царь превращается из парня, способного довести до бешенства собственных собак, в достойного хранителя речного кодекса и основоположника новой традиции в веках.