Я уже давно определилась с задачами исследования. Я была этнографом, и меня интересовали культурные процессы, связанные с переходной эпохой, я изучала сложности развития общества на примере женских групп в России. С другой стороны, методы совместных действий и сотрудничества требовали от меня чего-то еще. Наблюдение за участницами обладает многими достоинствами: оно позволяет исследованию сохранять многовариантность, а исследователь может положиться на местные знания и задачи и позволить им направлять себя49. Однако, несмотря на все достоинства метода, в релятивистской позиции участвующего наблюдателя есть что-то жуткое. Как мы обычно шутили с моими русскими подругами-активистками, для антрополога интересно все – стоять в очереди за продуктами, посещать новые ночные клубы для нуворишей или исследовать границы бедности. Рушатся системы или процветают, неважно, – главное, можно получить хорошие антропологические данные. Ведь на медиарынке плохие новости продаются лучше всего. Если я выступаю за совместные исследования, то нужно, чтобы мы вместе с членами группы сформулировали еще одну задачу или чтобы существующие задачи были переформулированы. Эти новые задачи должны быть важны для всех50.

В основном мы говорили об изменяющихся возможностях неправительственной сферы. Привлекая внимание Валентины к гендерному подходу, женщины в группе также осознавали, что темы «гендера» и женского активизма стали пользоваться спросом; они знали, что эта деятельность теперь привязана к финансированию и что некоторые женщины принялись делать на этом карьеру. Они увидели, как некоторые местные деятели начали использовать это в своих интересах. С тех пор как женское движение стало «модным», представители местной элиты (женщины из городской администрации, которые раньше были партийными или государственными служащими) стали создавать женские организации. Например, весной 1998 года группа местных влиятельных лиц во главе с представителем президента по области основала Женскую ассамблею, новую зонтичную организацию, целью которой было объединение и поддержка разрозненных местных женских групп. В то же время другие местные общественные группы начали получать гранты от международных организаций. Участницы «Женского света» отнеслись к этому неоднозначно. Они резко осуждали людей, которые, по их мнению, занимались общественной работой ради денег и присвоили себе женское движение (некоторые из этих инициатив, в том числе создание Женской ассамблеи, они расценивали как способ получить политический капитал на конкурсе политических элит). Они гордились принципом добровольности для членов группы и ценили свою независимость, но в то же самое время начали задумываться о цене такого пуристского подхода. Некоторые искали способы направить свою активность на более конкретные задачи, чтобы сделать для местных женщин больше, но, не менее важно, и для того, чтобы иметь средства для существования. «Женский свет» всегда был для членов группы не только стратегией эмоционального и психологического выживания, но и попыткой осветить и улучшить жизнь других женщин. В 1997 году кризис стал еще острее.

«Женский свет» оказался на распутье. Октябрина, Тамара и другие участницы группы начали переосмысливать свой активизм и его цель. В отсутствие зарплат и реальной системы социальной защиты они больше не могли позволить себе работать на добровольных началах. У Валентины тоже произошла переоценка ценностей. С одной стороны, она была настроена сохранять уникальную, неформальную, свободную форму «Женского света» и не хотела, чтобы эти установки были скомпрометированы, а с другой – она признавала необходимость перейти к другому виду участия. В группе накопились насущные вопросы. Должна ли неформальная