Вернув обратно кожный лоскут, патологоанатом закрыл разрез и поднес скальпель к голове солдата, обнажив череп, верхнюю часть которого он срезал специальной пилой. Затем он извлек мозг, сделал разрезы. и мы увидели небольшую бороздку длиной с карандаш, в конце которой находилась пуля. Я был ошеломлен – как могло повреждение менее одного процента его мозга стать фатальным? И попросил патологоанатома хоть как-нибудь это объяснить. «Пуля, должно быть, поразила нечто жизненно важное», – вот и все, что он мог сказать. Хотя моя смена закончилась, я долго не мог уснуть. Любая клетка нашего организма может до бесконечности делиться в чашке Петри, а между тем погибло 100 триллионов, целое сообщество клеток, из которых состоял этот молодой человек, хотя была уничтожена всего лишь крошечная часть его организма.

Два других раненых произвели на меня еще большее впечатление – они удивительным образом продемонстрировали силу человеческого духа. У обоих были обширные ранения брюшной полости: один, белый американец, около 35 лет, получил огнестрельное ранение в живот из винтовки M16.

Небольшой размер ее патрона приводил к предельной нестабильности стрельбы – любое препятствие, даже слой ткани, могло отбросить пулю в непредсказуемом направлении и стать причиной ужасных травм. Я видел ранения, при которых входные и, соответственно, выходные отверстия находились в абсолютно разных и совершенно непостижимых местах тела. Этот пациент не был исключением: его кишечник был просто искромсан и имел многочисленные разрывы. Хирурги удалили поврежденную часть кишечника и не сомневались, что солдат выживет. Он не был в передовых частях, находился в отдалении от линии фронта и был неожиданно атакован наступающими вьетконговцами. После операции он проснулся, приятно удивился, что жив, и пришел в прекрасное настроение. Однако боль после полосной операции может быть очень сильной, и вскоре его настроение резко изменилось.

Три дня спустя дверь в палату распахнулась, и на каталке ввезли нового пациента: 18-летнего чернокожего с пулевыми ранениями в живот в ходе пулеметного обстрела. У него практически не было кишечника, а то, что осталось, кучкой лежало на носилках. Хирург и его команда сделали все, что могли, но так как этот парень потерял еще и селезенку, и часть печени, а из его внутренностей сочилась кровь, шансов дожить до утра у него практически не было. Но, как ни удивительно, когда я вышел в свою следующую смену, пациент не спал и был в сознании.

Он был очень славный, этот парень. Ему хотелось общения, и он рассказал, как его отряд попал в засаду. «Как там мои ребята», – волновался он. Жизненная энергия, которую он излучал посреди всего этого хаоса и трагедий, сила духа, его стремление жить буквально заразили меня. Помня о мрачном прогнозе хирургов, я провел рядом с ним почти всю ночь. Мы говорили о его семье, друзьях, внезапных атаках противника, но в основном о возвращении домой, о его мечте еще поиграть в баскетбол. В конце концов он уснул.

Признаться, я не ожидал увидеть его снова. Но на следующий день, когда я заступил на дежурство, он все еще был в палате, о чем-то громко рассказывая и находясь в центре всеобщего внимания, – вопреки прогнозу врачей и всем законам природы.

Пока все это происходило, я менял повязки тому 35-летнему парню, жертве M16, и он попросил меня об одном одолжении – написать под его диктовку письмо жене, в котором хотел сказать ей, что прожил хорошую жизнь, что любит ее, но не может терпеть боль и думает, что больше ее не увидит. Мне казалось, что у него очень хорошие шансы на выздоровление, и что со дня на день его эвакуируют и демобилизуют. Я пишу с орфографическими ошибками, и к тому же у меня плохой почерк, поэтому я попросил другого санитара выполнить просьбу раненого.