Наблюдая, как языки пламени стирают материальное подтверждение существование любимой, Сергей мысленно сгорал вместе с ней. Больше не будет того тепла, что она дарила ему своими нежными объятиями, не будет звучать ее ласковый голос, не будет трепетного ощущения от аромата любимых волос, наконец, она не подарит этому миру новую жизнь, которая совершенно точно сделала бы его лучше. Удивительным образом совпало то, как таяла земная оболочка Екатерины, отступала и душевная боль Сергея, а вместе с этим, отдавая ее вечности, он вверял свою судьбу в руки истинного правосудия. Тот, кто отнял у него самое дорогое, – не имеет права жить…

Ровно три дня спустя Сергей разительно преобразился: он был гладко выбрит, одет в строгий костюм, в глазах не угадывалось и намека на вчерашнюю скорбь, а лишь твердая решимость идти до конца. В таком виде он и предстал перед Петровским, чем неслабо удивил своего начальника.

– Сергей? Ты чего это? Куда-то собрался?

– Степаныч, давай обойдемся без этого снисходительного тона.

– Хорошо. Что ты задумал?

– Прежде, чем мы поговорим с тобой начистоту, мне хотелось бы кое-что сделать. Поможешь?

– Чем смогу, ты же знаешь. Говори, что там у тебя?

– Необходимо провести эксгумацию тела Сорокина.

– Ах вот оно что. На этот счет можешь быть спокоен – процедура уже запущена, завтра должны быть результаты.

– Они нужны мне сегодня.

– Ты меня пугаешь, Сереж.

– Со мной все в порядке. Не переживай.

– Ты меня не так понял, меня пугает твоя решимость. Ты даже не поинтересовался, почему эксгумация уже в процессе. Думаешь, я не вижу, что с тобой творится?

– Поэтому ты и начальник.

– Ты тоже можешь им быть.

– Я больше этого не хочу. С утратой Кати во мне что-то надломилось.

– Это пройдет. Возьми паузу, отдохни. Время лечит.

– А как же Кирилл?

– Мы найдем этого упыря, не сомневайся.

– Я и не думал. Просто не смогу стоять в стороне.

– Не обманывай хотя бы себя. Ты же не этого на самом деле хочешь.

– И этого тоже. Пойми – это моя война.

– Это не война, Сереж, а жизнь. Да – жестокая, да – кровавая, но в нашем мире по-другому не бывает. И, если всякий раз, когда эти ужасы происходят с нами или нашими близкими, мы будет затевать войну, то этому не будет конца и края. Ведь мы не с миром воюем, а сами с собой.

– Не думал, что ты способен на проповедь.

– От проповеди это настолько далеко, насколько убийца может быть близок к праведной жизни.

– Что же тогда?

– Мысли стареющего мужчины, в жизни которого тоже хватало грязи, боли и ошибок. Ничего больше.

– Другими словами – мудрость.

– Возможно и так. Кто знает?

– Рано мне в монастырь, Степаныч. Извини.

– Не отступишься?

– Нет.

– Ну, коли так – наливай…

Расстались каждый при своем, но без обиды друг на друга. Петровский заверил, что результаты экспертизы тела Сорокина будут к вечеру, и слово свое сдержал. Анализ подтвердил соответствие на сто процентов – это последнее, что удерживало Сергея от самого невозможного решения в его жизни, во всяком случае, так ему казалось раньше. А в текущих условиях он готов сделать то, на что никогда бы не решился. Не оставляя себе шансов сделать разворот назад, и как бы в подтверждение своего намерения, он достал телефон и набрал номер Светы.

– Сергей, ты?

– Нам надо встретиться.

– Я ждала твоего звонка.

– Петровский?

– Он самый. Просил не обращать внимания на все, что ты скажешь. Даже угрожал.

– Как видно, ты не сильно поддалась на его увещевания.

– Это не про меня.

– Пожалуй. Так что на счет встречи?

– Приезжай. Я на том же месте…

Меньше, чем через час, Сергей сидел напротив Светы, пристально глядя в ее глаза, словно пытаясь понять, что же на самом деле представляет собой эта загадочная женщина.