Но небольшой рост позволял быстро шнырять в толпе, ловкие руки и длинные пальцы – хватать то, что плохо лежит. Вот только приметные белые волосы и глаза цвета янтаря выдавали вора даже перед обычными зеваками.

«Пресвятые звезды, да это же Нуска! Опять негодник позарился на чужое?!»

«Да что тут думать?! Как будто у кого-то еще в городе волосы на свету просвечивают!»

«Пха-ха, да ты хоть маску нацепи – тебя все равно раскусят, пройдоха. С такой мордашкой тебе бы не хлеб воровать, а ублажать господ в борделе…»

На том фраза прерывалась, потому что лицо говорившего торговца превращалось в подобие расквашенного помидора.

Да, конечно, он пытался скрывать свое лицо, но вы когда-нибудь пробовали бежать на полной скорости в толпе людей, не ронять украденное, да еще и капюшон с плащом придерживать?!

Так что на том его карьера воришки и порушилась. Пришлось с тяжестью на сердце обратиться к дару предков и заняться медициной. Точнее, спасением чужих гнилых ртов и reh’z… Да, вы не ослышались. В столице, переполненной высокоранговыми знатными дарованиями, никто бы не пошел к бедному и неопытному лекарю, не будь у него на то весомых причин. Желание скрыть интимную болезнь как раз и являлось поводом для посещения трущоб, мимо которых вельможи обычно старались даже не проезжать.

Безусловно, процесс лечения чужих reh’z не из самых приятных, но зато платили так, что иногда можно было позволить себе кувшин вина.

И вот настал день, на который никто не назначил ему встречи, никто не заболел, не отравился, не подавился и не чихнул!

Напевая под нос незамысловатый мотивчик, как-то услышанный в трактире на соседней улице, Нуска принялся завтракать.

Лачуга его была деревянной, а мебели в ней почти не имелось. Сидел юноша на полу, на туго набитой соломой подушке, и вкушал свой хлеб с маслом, устроив локти на поверхности хромого стола. Ножек у этого стола-доски не было, вместо них – оставшиеся от отца пособия об излечении «ста и одного миллиона болезней», которые Нуска уже выучил наизусть.

В этой части дома также находился таз для грязной посуды, ведро воды и большой сундук, который тоже был вроде как столом. На нем и были разложены различные приспособления, которые вызывали холодок по спине у большинства несведущих в лекарском деле обывателей.

Все стены были белыми, полы – деревянными. Вход во вторую комнату скрывался за плотной тканью, свисающей с потолка – там Нуска принимал посетителей и сам же спал. Вот и все убранство.

Покончив с завтраком, юноша решил во что бы то ни стало сегодня вновь заглянуть в трактир и хорошенько напиться! Пускай ему всего восемнадцать лет, но в этих трущобах считалось нормальным пристраститься к алкоголю уже в тринадцать.

На лице его играла довольная улыбка, мотивчик, который он все это время напевал, подходил к концу, когда на улице послышался шум.

Судя по звуку, по выложенной камнем дороге ехали сразу несколько всадников. Появление кого-либо верхом в этой части города обычно ничем хорошим для Нуски не заканчивалось, но именно сегодня он никого не ждал, давно ничего не воровал, а также не дрался и почти не бранился на главных улицах города.

Радуясь тому, что сегодня может побыть простым зевакой, юноша обернул шарф вокруг шеи. Сам он был с головы до ног в привычных серых одеяниях человека без рода и статуса. Выскользнув на улицу, Нуска коснулся ручки двери, запирая ее своей дэ[4], после чего обернулся к уже собравшейся толпе.

И обомлел.

Эти люди были не какими-то там вельможами. Колесница, запряженная скирами