– Но кто-то же его спёр, – резонно заметила Машка.

– Для того, чтобы усыпить Мертвое Сердце, понадобилась сила Великой Дюжины, – мрачно возвестила Гамаюн. – И тот, кто сумел его пробудить…

– Всё было не так, – вдруг сказал Лумумба. – Не было никакой Великой дюжины, это придумали после. Шел дождь… Не дождь, натуральный потоп. Нил вышел из берегов и затопил равнину. Пирамида Хеопса была единственным сухим местом на много миль. А двенадцать заклятий пришлось ставить потому, что мы не доверяли друг другу. Не могли, не имели права доверять.

– И что? – спросила Машка. – Дальше-то что было?

– Давайте спать, – уклонился Лумумба. – Утро вечера мудренее.

Вопреки собственному приказу, наставник уселся на краю плота и стал смотреть на реку.

– В пирамиде погиб М'бвеле Мабуту, король государства Самбуру, – шепотом пояснила Гамаюн. Я тяжело вздохнул. Ну кто её за язык тянул? Прямо болезнь какая-то – выбалтывать чужие тайны…

– А кто это? – Машка подпрыгнула от любопытства.

– Мой отец, – коротко бросил наставник через плечо. – Он был тринадцатым магом.

Будто получив облегчение от того, что сказал это вслух, бвана улёгся и надвинул шляпу на лицо.

– Гамаюн. Ты на страже… – из-под шляпы донесся мерный храп.

– А почему я? – возмутилась птица. – Думаете, раз железная, мне и сон не нужен? – никто ей не ответил. – Дискриминация! По материалистическому признаку!

– Марш в Москву, – пробурчал Лумумба сквозь храп. – Сейчас же.

– Так во сколько разбудить?

Проснулся я от жары. Солнце, пекущееся в белом небе, словно желток на сковородке, развлекалось во всю. Оно лезло горячими пальцами в глаза, отплясывало раскаленными пятками на спине, насылало тучи мошкары – крупной, что твои воробьи, и злой, как собаки.

А вот Машка сопела в две дырки, и жара ей была нипочем. Она свернулась клубочком, уютно подложив ладошки под щеку и накрывшись джинсовой курточкой.

Лумумба спал сидя, привалившись к мачте. Или не спал: вид у бваны был до того глубокомысленный и задумчивый, что я бы не взялся утверждать.

Ворона дрыхла без задних лапок у меня под боком – только храп стоял и доски плота тряслись, будто им было холодно. И, кстати, мы больше никуда не плыли…

Плот почти прибило к берегу. Он медленно дрейфовал посреди круглой, заросшей осокой и камышом – у египтян это называется папирус – заводи, а из кустов на нас таращились равнодушные глаза.

Нет, не совсем равнодушные: в них мелькали искры затаённого интереса. И, когда на солнце тускло блеснуло дуло автомата, я совершенно отчетливо понял, какого именно.

Глава 4

Маша

Разбойников было человек сорок. Они мирно сидели рядком вдоль кромки воды и следили за неспешным дрейфом нашего плота.

Все в белых распашонках, по самые брови закутанные в платки – глаза так и посверкивают, точь-в-точь каракурты из норок. Все, как один, с автоматами Калашникова, Михаила Тимофеевича. Хотя нет, вру. Не все… У ближайшего ко мне разбойника был не автомат, а пулемет. Кажется, конструкции Дегтярева. И связка гранат Ф-1. Таракан такие Фенями звал…

Рука как-то сама потянулась к пистолетам. Гранаты у них там или нет, но раз уж мы встретились, значит, планида у нас такая. О планиде Тоже таракан любил порассуждать. В смысле, кому суждено быть застреленным, тот не утонет. Не успеет просто…

– Отставить разжигать вооруженный конфликт.

Оказалось, шеф не спит.

– У них автоматы, – сказала я тихо, не спуская глаз с разбойников. – И пулемет. Как только мы пристанем к берегу, нас выпотрошат, пожарят на бездымном порохе и съедят. А еще продадут в рабство.

– Для этого мы должны пристать, – заметил шеф.

– И кто им помешает стрелять в плот? – спросил уголком рта Ванька. Он тоже проснулся, и теперь сидел и пялился на шеренгу разбойников, как окунь на стаю щук. Руки у напарника подергивались от желания распахнуть Завесу.