– Ни один человек из приличного общества много лет не видел маркиза Борна, – фыркнула мать.
С тех пор как он исчез после скандала. С тех пор как проиграл все отцу Томми.
Пенелопа покачала головой:
– А ты не попытался вернуть имение ему?
– Пенелопа! Что за неблагодарность! – воскликнула маркиза. – Фальконвелл, присоединенный к твоему приданому, – блестящий пример щедрости и великодушия твоего отца!
Пример желания отца избавиться наконец от причиняющей неудобства дочери.
– Я его не хочу.
Не успев произнести эти слова, она поняла, что лукавит. Конечно, она его хочет. Земли Фальконвелла такие роскошные, живые и полны воспоминаний о ее детстве.
Воспоминаний о Майкле.
Прошли годы с тех пор, как она видела его в последний раз. Когда он покинул Фальконвелл, она еще была ребенком, а когда связанный с ним скандал сделался предметом разговоров лондонских аристократов и слуг в Суррее, только-только начала выезжать. А теперь, если она о нем и слышала, то только отголоски сплетен более опытных женщин общества. Он жил в Лондоне и держал там игорный дом – однажды она услышала это во время разговора нескольких особенно болтливых женщин в дамском салоне, но не стала уточнять, где именно, инстинктивно ощущая, что леди не посещают тех мест, куда угодил Майкл после своего падения.
– У тебя нет выбора, Пенелопа. Он принадлежит мне, а вскоре перейдет к твоему супругу. Мужчины со всей Британии соберутся, чтобы попытать свой шанс и выиграть его. Выходи сейчас за Томми или за любого другого, если хочешь. Но ты выйдешь замуж в этом сезоне. – Отец откинулся на спинку стула и положил руки на свой широкий ремень. – В один прекрасный день ты еще поблагодаришь меня.
– Почему ты не вернул поместье Майклу?
Нидэм вздохнул, отшвырнул свою салфетку и встал из-за стола. Все, разговор окончен.
– Начать с того, что он обращался с ним чересчур беспечно, – просто ответил отец и вышел из комнаты. Леди Нидэм поспешила за ним следом.
Пусть с их последней встречи прошло шестнадцать лет, какая-то ее часть все еще считала Майкла Лоулера, маркиза Борна, своим близким другом, и Пенелопе не понравилось, как о нем говорил отец – будто тот не представляет собой никакой ценности и еще меньше значения.
Но с другой стороны, она и не знает Майкла, ставшего мужчиной. Когда она позволяла себе о нем думать (куда чаще, чем ей хотелось бы в этом признаться), он не был юношей двадцати одного года, потерявшим все в одной глупой игре на удачу.
Нет, в ее мыслях Майкл оставался другом детства, первым в ее жизни, двенадцатилетним мальчишкой, который вел ее по грязному лугу от одного приключения к другому, заливаясь смехом в самые неподходящие моменты так, что и она не могла удержаться от смеха, пачкая грязью коленки в сырых полях, что тянулись между двумя их домами; мальчишкой, который кидал камешки ей в окно летним утром, а потом они вместе шли на рыбалку на озеро, разделявшее владения Нидэма и Борна.
Пенелопа подняла глаза, посмотрела сначала на Пиппу, моргавшую большими голубыми глазами из-под очков, затем наткнулась на взгляд Оливии, исполненный… облегчения?
На вопросительный взгляд Пенелопы Оливия ответила:
– Нет, ну в самом деле, Пенни, ты должна признать, что твое замужество поможет всем нам. Ты послужила основной причиной того, что Виктории и Валери пришлось удовлетвориться такими скучными старыми мужьями.
Как будто она это специально запланировала.
– Оливия, – спокойно произнесла Пиппа, – это не очень справедливо.
– О, чушь! Пенни знает, что это правда.
А знает ли?
Она взглянула на Пиппу.
– Я и для тебя все усложнила?
Пиппа ответила уклончиво: