– Это ты к чему? – Олег на ходу осекся.

– Так, ни к чему. – Отвернулась Нинка.

– Мне скрывать нечего, – его голос дрогнул. – мои родители такие, как есть. Я не виноват, что из верхушки. Родителей не выбирают, впрочем, мои меня устраивают. И тебя, полагаю, тоже. – Нинка открыла рот, но Олег еще не закончил. – Ты права, они были категорически против моего выбора. И настойчиво переубеждали, поверь. Безуспешно, как видишь…

– Какой же ты храбрый! – фыркнула Нинка.

По возвращении из круиза их ждала собственная благоустроенная квартира на улице Свердлова, обставленная по последней тогдашней моде. Особенно Нинку поразила тахта, казавшаяся приземистой, словно спортивная машина. В гостиной стояло чудо современной радиотехники, ламповая радиола «Эстония», смахивающая на сундук Билли Бонса. Ручки настройки, цвета слоновой кости, каждая величиной со стакан, производили подобающее впечатление, а шкала радиоволн вмещала такой внушительный перечень городов, что впору браться за географический атлас. Проигрыватель грампластинок в верхней части радиолы предполагал две скорости вращения. Олег сразу нашел последнему новшеству применение, слушая записи партийных съездов и буквально покатываясь со смеху. Нинка неодобрительно пожимала плечами.

В шестьдесят шестом она родила сына. Роды были тяжелыми, вопреки целому табуну врачей, собранных всесильным свекром. Нелюбимая невестка не помешала старшему Капониру должным образом побеспокоиться о наследнике. Появившийся на свет мальчуган оказался болезненным и невезучим. Он здорово не добирал в весе, к тому еще заработал диспепсию. Из роддома Нину увезла правительственная «Чайка», свекор снова оказался на высоте. Извечно недовольная свекровь по этому торжественному случаю даже изобразила улыбку, что само по себе воспринималось, как подвиг.

Рождение продолжателя рода Капониров с подобающей помпой отметили в ресторане. Нинка на мероприятии не присутствовала. Младенец подхватил отит, ей было не до застолья. Свекор предлагал нанять няню, но Нинка наотрез отказалась.

Олег возвратился из ресторана под утро, Нина закатила истерику, держа сынишку на руках и безрезультатно пытаясь укачать. Пьяная болтовня мужа распалила ее до белого каления, и, впоследствии, они долго не разговаривали.

Следующая размолвка не заставила долго ждать. Олег, видимо с подачи матери, вознамерился назвать сына в честь деда – Ростиславом. Нине это имя не нравилось. На ее взгляд, оно было еврейским, а евреев она недолюбливала, на каком-то неосознанном, генетическом уровне. В конце концов, она уступила. Но, отступить, не значит забыть. Нина ничего не забывала.

Будь Капониры спартанцами, у Ростика не было бы ни малейшего шанса. Младенец без перерыва болел. Нина не отходила от сына, выматываясь, как сталевар у мартена. По прошествии многих лет тот ранний период материнства казался ей невероятно длинной непрерывной ночью, в продолжение которой она только и делала, что нянчила ребенка на руках, поила молочной смесью из бутылочки, а он давился, кашлял и горел. И плакал, плакал без перерыва.

Справедливости ради следует признать, что свекор держался молодцом, помогая то врачами из четвертого управления Минздрава, призванного лечить номенклатуру, то лекарствами, о каких простые социалистические смертные не могли даже мечтать, потому как не знали об их существовании. Свекровь же не таила чувств, приезжая раз в две недели, чтобы сделать внуку дежурное «уси-пуси». Этим «уси-пуси» ее забота ограничивалась. «Тожемне, бабушка», – скрипела зубами вынужденная помалкивать Нинка.