«Голос, которого не было, – со злостью подумал Телецкий. – Скорее, карманный голосишко. С такими вокальными данными только в самодеятельности выступать». А вслух сказал:

– Оля, я всегда восхищался твоими вокальными данными. Твоим фирменным стилем исполнения. Пластикой, умением держаться на сцене… – Телецкий остановил поток комплиментов, решив, что сейчас для них неподходящее время. Да и переборщил он с похвалами. Настал момент истины, а не словоблудия. – Ты знаешь, что я отношусь к тебе как к родной. Но я не бог, от меня нельзя требовать невозможного.

– Я пока ничего не требовала.

Ольга Петровна заерзала на скамье. К разговору с продюсером она готовилась со вчерашнего дня. Надо убедить Телецкого дать ей еще один, возможно последний, шанс подняться. Она отрепетировала перед зеркалом свой страстный и убедительный монолог, готовый разжалобить даже неодушевленный предмет. Но все слова растерялись, то ли от волнения, то ли от сознания того, что Певел Моисеевич все решил без нее. Он обдумывал ситуацию ни день и ни два, советовался с прихлебателями, которых у него без счета. Она пришла слишком поздно. Если бы на той неделе. А лучше месяц назад.

– Оля, если ты хочешь говорить серьезно, я не против… – Телецкий заправил майку в трусы. – Вот послушай. Я одновременно занимаюсь тремя проектами. Тащу тебя, трех девок из группы «Блеск» плюс Димку Озерова. И эта ноша мне не по силам. Музыкальный продюсер, если он не полный дебил, мечтающий нажить грыжу, занимается только одним проектом. Только одним. Озерова оставлю, потому что это не парень, а мешок с налом. От «Блеска» избавлюсь к осени. Или к зиме. Пока не решил. А с тобой… С тобой у нас не складывается. Это бизнес, Оля. Только бизнес. Без обид.

Сказав главное, Телецкий дал Ольге Петровне время проглотить и переварить горькую пилюлю. Сам лег спиной на скамью, обхватил руками гриф штанги, снял ее со стоек, сделал десять жимов с груди. Выждал минуту и повторил упражнение, выполнив восемь жимов. И так еще пять подходов. Закончив базовое упражнение, поднялся на ноги, встал перед зеркалом. Задрав майку, помял, растер ладонями до красноты свои толстые какие-то бабьи груди.

– По договору твой псевдоним Дунаева принадлежит мне, – сказал он, присаживаясь на скамью. – За последние месяцы это имя упало в цене в разы. Только задумайся – в разы. Сегодня ты пятьдесят восьмая в рейтинге певцов, хотят видеть на корпоративных вечеринках богатые люди. У меня нет достойных приглашений. Только одно дерьмо, где платят гроши. Съезд ветеринаров в Волгограде, областное совещание потребительской кооперации в Перми, копеечная заявка из Подмосковья и прочий мусор. А ведь совсем недавно ты была в десятке. Тебя на части рвали. Но так устроен поганый мир: если ты уходишь в тень на целых четыре месяца, имя травой порастает.

– Паша, все встанет на круги своя. Дай мне время, потерпи хоть…

Сбившись на слезливую просительную интонацию, Ольга Петровна прижала руки к груди, но вспомнила, что продюсер ненавидит театральную патетику и бесится от женских слез. Она опустила руки и вздохнула, постаралась вспомнить о человеческом достоинстве. Этому Паше, будь он неладен, она принесла столько денег, что их хватит, чтобы обеспечить красивую жизнь его внукам. Которых пока и в проекте нет. И вместо слов благодарности увесистый пинок под зад. В зале пахло прорезиненными матами и мужским потом. Во время занятий Телецкий не включал кондиционер – боялся, что его, разгоряченного, насквозь просифонит.

– А у меня терпежу нету, кончился, – отрезал Павел Моисеевич. – Пока твое имя хоть как-то котируется, пока оно не упало до нулевой отметки, я его продам. Покупатель есть. Познакомишься с ним через неделю. Это хороший продюсер. Ну, не то чтобы хороший… Он еще начинающий. Апломба много, опыт минимальный. Но есть желание работать. Авось с ним тебе повезет больше.