Адвокат поворачивается к мужчинам. Если раньше они держались на расстоянии друг от друга, то сейчас полицейские выстроились в линию, почти соприкасаясь плечами, о напитках они и вовсе забыли. Мужчины на страже. Против врага.

– Вы выдвигаете обвинение доктору Уайт?

– У нас есть несколько вопросов. Она отказалась говорить без вас.

У нее есть на это право.

– Мы ей это объяснили. Можем мы теперь продолжить?

Адвокат кивает.

– Пожалуйста, принесите еще стулья.

Мужчины разрывают строй. Двое выходят из комнаты и возвращаются с четырьмя складными стульями, еще один приносит две чашки воды. Одну он молча предлагает мне, другую – девушке.

Адвокат садится справа от меня, дочь (племянница) – слева. Она не убирает руку с моего плеча. Блондинка остается у двери, отмахнувшись от мужчины, жестом предложившего ей присесть.

– Где вы были шестнадцатого и семнадцатого февраля?

– Я не помню.

Вмешивается мой защитник.

– Ее спрашивали об этом множество раз. Она ответила, как могла. Как вам известно, у доктора Уайт деменция. Она не сможет ответить на многие ваши вопросы.

– Понятно. Когда вы в последний раз использовали свой скальпель?

– Не знаю. Какое-то время назад.

– Вы были хирургом-ортопедом, так ведь?

– Да, верно. Одной из лучших.

Мужчина позволяет себе улыбнуться.

– И вы специализировались на кистях?

– Да, хирургия кисти.

– Что вы здесь видите? – Он протягивает мне несколько фотографий, я их изучаю.

Кисть взрослого. Женская. Среднего размера. Большой палец – единственный из оставшихся. Другие отделены в суставе между головкой пястной кости и проксимальной фалангой.

– Как бы вы охарактеризовали срезы?

– Аккуратные. Но не прижженные. Судя по количеству свернувшейся крови, сделано не по протоколу. Но, видимо, это работа профессионала.

– Какой, по-вашему, инструмент здесь использовали?

– Невозможно определить по этим фотографиям. Лично я бы использовала лезвие номер десять для ампутации, но здесь надрезы были сделаны не из терапевтических соображений.

– А тут есть лезвие номер десять? – Он указал на пакеты.

– Разумеется.

– Почему «разумеется»?

– Потому что это самое подходящее лезвие для самых распространенных хирургических процедур. Всегда нужно иметь одно про запас.

– Вы же знаете, чьи это фотографии? Чья это рука?

Я смотрю на адвоката. Качаю головой.

– Аманды О’Тул.

– Аманды?

– Именно так.

– Моей Аманды?

– Да.

Я лишилась дара речи. Я смотрю на девушку, что все еще обнимает меня. Она кивает.

– Кто мог сделать такое?

– Это мы и пытаемся выяснить.

– Где она? Я должна увидеть ее. У вас есть пальцы? Их можно пришить, раз срезы такие аккуратные.

– Боюсь, что не получится.

Стены начали сдвигаться. Откуда-то я знала, что он собирается сказать. Эти фотографии. Этот участок. Адвокат. Моя рукоятка скальпеля. Лезвия. Аманда. Я закрываю глаза.

Моя дочь (племянница) вмешивается:

– Сколько еще раз вы будете с ней это делать? Где же предел вашей жестокости?

– У нас нет выбора. Когда детектив Лутон нашла скальпель, у нас не осталось выбора.

– Вы имеете в виду, когда моя мать вручила вам скальпель? Стала бы она это делать, если бы была виновна?

– Может быть. Если сама не помнит, что сделала. – Он повернулся ко мне: – Вы убили Аманду О’Тул?

Я не отвечаю. Не отрываясь, смотрю на свои руки. Целые и не перепачканные кровью.

– Доктор Уайт, сосредоточьтесь: это вы убили Аманду О’Тул, а затем отрезали ей четыре пальца?

– Я не помню, – говорю я ему. – Но эти картинки делают мне больно.

Мужчина пристально смотрит на меня. Я отвечаю на его взгляд и качаю головой:

– Нет. Нет. Конечно, нет.

– Вы уверены? В какую-ту секунду мне показалось…