Недели две помучилась с хмырёнком, а его папаша вдруг в претензии ко мне: «Ты не та Рита Белова, которая на Би-Би-Си учит английскому языку радиослушателей. Я думал, что та, а ты совсем другая. Поэтому в твоих услугах мы больше нуждаемся». Ничего себе претензия! «Так вы полагали, – спрашиваю, – что я по ночам работаю в Лондоне, а утром мчусь на помеле в наш Пересранск учить ваше чадо?» На полнейшем серьёзе отвечает: «Конечно!» – «В этом случае вам никто не поможет», – говорю я, толсто намекая на полнейшую клинику, и прошу рассчитаться со мной за десять уроков. «Сожалею, но не вижу оснований, поскольку ты обманула нас». – «Это вы обманулись, при чём же здесь я?» – спрашиваю. «Вот именно, при чём здесь ты! Ребёнок всем рассказывает, что учительница английского у него Рита Белова, а его поднимают на смех. Прибегает весь в слезах. Тут, извини, морального ущерба куда больше, чем полагается тебе за десять уроков. Ты должна нам заплатить, а она ещё за свой обман какие-то деньги требует, нахалка!»

Жаль, что в паспорте у меня написано «Чернова», а если бы было «Белова», я бы ему всю сковородку разметила в глубокую полосочку. Так и не заплатил ни рубля, подонок. С тех пор, братишка, завела железное правило: деньги вперёд. Предоплата называется.

– Ты этому, своему русскому языку детей учишь или всё же литературному? – поинтересовался у неё Валентин Иванович.

– Тоже мне, стилист выискался! Да пошёл ты, братишка, знаешь, куда? – беззлобно сказала она.

– Да, я пошёл. Поправлю-ка дверь и окно, девушка, в твоём мезонине. Там зимой будет свежо, там такие щели…

– Зато не жарко. Я там всю зиму почти прожила, закалилась. Если уж было в невмоготу – тогда вниз, к тётке на печь.

И всё-таки жизнь у них постепенно налаживалась. Он заменил в доме несколько прогнивших половых досок, отремонтировал лестницу, ведущую в Ритин мезонин, утеплил двери и окна. Лена, кажется, выходила постепенно из своего оцепенения, строча «семейные», которые Рита отвозила в город и возвращалась оттуда с деньгами и новыми заготовками. Если Рита исчезала к Гарику на несколько дней, то Лена не находила себе места, то и дело смотрела на дорогу. Но Рита возвращалась, и всё опять шло своим чередом.

Со стеллажами Валентин Иванович еле управлялся до начала учебного года. Работать ему разрешалось начинать в десять, а то и в одиннадцать часов утра, поскольку хозяева или их гости до этого времени дрыхнули. Между прочим, при этом им совершенно не мешало изматывающее, душераздирающее блеяние козлят, которых они любили зажаривать на вертеле тушками. Привозили только козочек два-три раза в неделю, привязывали к бетонному столбу – опоре гирлянды стеклянных фонарей, освещающих по вечерам газон перед коттеджем. Козлят не кормили и даже ничем не поили. Несчастные животные вытоптали копытцами газон, тянулись мордочками к зеленой травке, которая была у них перед глазами, но ущипнуть её они не могли. Перед закланием они должны были, судя по всему, очиститься таким варварским способом и приобрести особые гастрономические свойства. Их бесконечное «ме-е» переворачивало Валентину Ивановичу душу. За мучительство бедных козлят он возненавидел хозяев.

«Кабан» платил ему тем же. Его «пока» становилось всё более угрожающим. Победитовые сверла затупились в первый же день, долбить дырки приходилось в основном шлямбуром, и поэтому «кабан» прозвал его «дятлом». Хозяйке нравилось качество работы, но она заставила загрузить один стеллаж коробками с мясными консервами, тушёнкой, сгущёнкой и ещё какими-то тяжеленными банками, – запасов еды тут было столько, что непроизвольно возникала мысль о подготовке к продолжительной осаде. Сооружение не шелохнулось. Довольная результатами испытаний хозяйка впервые за несколько дней изобразила постоянно сомкнутыми губами начало то ли улыбки, то ли усмешки.