Я с детства хорошо помню А. Г. Гурвича. Он был на 16 лет старше отца. Его образ, дополненный рассказами разных лиц, остается живым до сих пор; особенно запечатлелось в памяти то, что отец всегда называл его «своим дорогим другом и учителем».

1 января 1914 года отец поступил ассистентом на кафедру профессора С. И. Метальникова на Высших женских Бестужевских курсах в Петербурге, а с осени 1915 на тех же курсах стал ассистентом профессора А. Г. Гурвича, что еще более способствовало сближению отца с А. Г. Но военная служба (отец был призван «ратником ополчения» как «оставленный при университете») в Химическом комитете при Главном артиллерийском управлении (под началом крупного ученого, химика, генерала Ипатьева) прервала начатую работу.

Научная работа отца возобновилась в 1918 году в Таврическом университете в Симферополе, куда съехались многие знаменитые ученые России. Отец мой поехал туда с помощью Якова Ильича Френкеля, своего друга. Туда же был приглашен и А. Г. Гурвич, и отец стал ассистентом на его кафедре. Всей семьей (с няней и горничной) мы поехали в Крым.

Смутно помню темные вагоны, страх при пробуждении по ночам, обыски в поездах, солдаты с винтовками, везде вооруженные люди, стук прикладов об пол. Помню, что было страшно. И помню отца своего веселым и спокойным… Ему тогда было 28 лет.

О том, как работал Таврический университете, написано много. Состав этого университета стал таким блестящим, каким мог бы гордиться любой университет мира. Среди них были Н. М. Крылов (математик), В. И. Смирнов, О. В. Струве, А. А. Байков, Н. И. Андрусов, В. А. Обручев, В. И. Вернадский, В. И. Палладин, Л. И. Кузнецов, Г. Ф. Морозов, С. И. Метальников, Э. А. Мейер, П. П. Сушкин, Б. Д. Греков, Я. И. Френкель, И. Е. Тамм и многие другие.

В Крым отец приехал уже как биолог с философским уклоном. Еще в 1917-м он написал свою первую натурфилософскую статью «Механизм и витализм как рабочие гипотезы». В университете в Крыму он сделал ряд сообщений по общим вопросам биологии; среди них важнейшим для его научной характеристики был доклад «О возможности построения естественной системы организмов».

Мы прожили в Крыму три года. Время было очень трудное. Жалованья отца для семьи в пять человек (и еще няня) не хватало. Отец искал дополнительный заработок, помню, как они с Я. И. Френкелем работали грузчиками на виноградниках, на пилораме. Мать поступила в какое-то советское учреждение секретарем. И все же еды было мало, я хорошо помню, что мы часто испытывали голод. Помню «изъятие излишков у буржуазии»: обыск, солдат у дверей, женщину в кожаной куртке, которая рылась в чемоданах и кофрах, отца, совершенно спокойно и охотно выдвигавшего ящики и отдававшего все, что у него хотели «изъять». Нам с няней было очень страшно. И странное дело – я помню, что отец казался нам довольным всем происходящим. Нередко у него вырывалась фраза: «чем меньше вещей, тем больше свободы у человека». И уже тогда мы знали, что горевать из-за потери вещей – очень скверно, стыдно и даже низко.

Во время революции наш дед был в Англии. Он вернулся на родину, в Ялту, как раз к тому времени, когда ее заняла Красная Армия и воцарилась ЧК… Всех пассажиров парохода забрали, отправили в кутузку, а оттуда вскорости рассортировали: «направо», «налево»… Все зависело от случайности… А он, такой «гусь» с заграничным паспортом, с чемоданом с наклейками, получил приказ «направо». Т. е. в жизнь, пока. И что же? Пришла телеграмма из Петрограда, от Совнаркома – его вызвали для работы по экспорту леса, по налаживанию деловых связей с Западом. Его взяли на работу как знатока дела, которым он занимался всю жизнь. Более того, был приказ «всем начальникам портов и железнодорожных станций оказывать ему всяческое содействие в продвижении в Петроград»… В Петрограде дед поселился в своей большой квартире, хоть и пережившей ряд реквизиций, но по-прежнему полной разного имущества. Дед много раз бывал в заграничных командировках, где участвовал в налаживании торговых и промышленных связей СССР с другими странами. Так он проработал до 1931 г., когда начались новые «акции» в стране.