Обеденный час плавил асфальт. В коридоре никого не было: все либо спали, либо находились на постах.

Длинный коридор, усыпанный битым стеклом. Киса мне как-то сказал, что эти осколки нарочно оставили на полу, чтобы никто не смог бесшумно подойти к нашей комнате. Сжимая в руках чёрное типовое окошко в другое время, я вошёл в маленький пустой кабинет напротив нашей кельи. Сломанный пополам офисный стол, обломки стульев, в углу – старый пузатый монитор. Пыль, сухость и всё те же осколки стёкол. Окно было пробито камнем, и кабинет черпал с улицы свежий воздух. Солнце ещё не склонилось к закату и выжигало другую сторону здания. Здесь было прохладно и спокойно. Я включил планшет, присел на подоконник и закурил. Курить, к слову, разрешалось везде, что меня несказанно радовало. Посетила крамольная мысль: только ради этого, пожалуй, стоило бы захватить пару-тройку зданий в своём родном городе. По мере того, как в окошке прогружался Android, а за окном ползли по раскаленным рельсам трамваи, улыбка угасала на моем уставшем лице.

Я сегодня ещё не выходил с Ней на связь.

Мне нужно было максимально убедительно соврать Ей про обстановку в городе. Слухи среди ополченцев уже ходили разные. Я все ещё был завсегдатаем в кабинете комбата и часто слышал о тактических перемещениях противника в непосредственной близости от нас. Вчерашний материал про беженцев разошёлся по сети с невиданным мною доселе размахом и Она, конечно же, тоже его видела. Я сразу, как приехал сюда, занял чёткую оборонительную позицию: «Я в глубоком тылу, тут ничего никогда не произойдёт, занимаюсь бумажками и фотками. Целую, ваш». Никто никогда не слышал, что есть какая-то там Горловка и это давало мне определённые козыри. Для масс-медиа пылал Славянск, а мы были на подхвате, или нас не было вовсе. Я вышел в сеть и открыл входящие сообщения. Меня ждало одно письмо, к которому была прикреплена песня. Я нажал на «play» и сделал потише, чтобы никто случайно не поймал ни одной её ноты…

На следующее утро история повторилась: тревога, давка у оружейки, эвакуация, отбой тревоги. С той лишь разницей, что я неосмотрительно снял ботинки перед сном и долго возился со шнурками, когда поднялся шум. На Украине светает очень рано. И темнеет, соответственно, тоже. В четыре часа утра уже отчётливо видно, как солнце подсвечивает планету и готовится коснуться линии горизонта с другой, не видимой для нас стороны. И ритм жизни здесь тоже несколько иной. Подъём в пять утра – вполне нормальное явление, и когда мы вернулись на базу и, сдав граники Филину, поднялись к себе, спать уже не хотелось.

Сидя в кабинете и просматривая новости, я вдруг наткнулся на заметку о местном архиепископе, в ведение которого также входил и пылающий Славянск. Там говорилось, что священник собирался ехать в осаждённый город, чтобы принять участие в отпевании погибших бойцов и мирных жителей, произнести проповедь и заодно доставить кое-какой гуманитарный груз. Остальная часть статьи была посвящена тому, как фашисты ненавидят православие, как разрушают храмы и далее в том же духе. Я отмечал уже для себя, насколько религиозно местное население, и мне сразу пришло в голову написать материал на эту тему, а если повезёт, то лично встретиться со святым отцом и может быть даже съездить в Славянск. Я изначально хотел туда поехать, но как-то не сложилось. И вот появилась возможность наверстать упущенное.

Дверь открылась, в комнату вмаршировал Славик. Браво сдвинутая набекрень пилотка, обычно такая уставшая и засаленная, была постирана, что придавало её обладателю какую-то свежесть. Он будто помолодел.