В результате Таллинн принял решение вступить в переговоры на основе предложения, сделанного Советским Союзом, и заключить договор по возможности на приемлемых для Эстонии условиях. Это решение имело тем большее значение, что оно фактически предопределило согласие Латвии, затем и Литвы, на сделанные им вслед за Эстонией советские предложения провести переговоры о заключении пактов. В Риге латвийский кабинет констатировал, что, принимая во внимание новую политическую ситуацию, создавшуюся в Восточной Европе в результате заключения договоров СССР с Эстонией и Германией, Латвия также могла бы приступить к пересмотру своих отношений с другими странами и, в первую очередь, с Советским Союзом [ «Известия». – 1939. – 3 октября]. Наконец, 30 сентября, через два дня после «перехода» Литвы в сферу советских государственных интересов, соответствующее предложение было сделано и ей. 2 октября в Москву прибыл министр иностранных дел Латвии В. Мунтерс, а на следующий день – его литовский коллега Ю. Урбшис.

Переговоры с делегациями балтийских стран продолжались с 24 сентября по 10 октября. С советской стороны в них приняли участие Молотов и, в наиболее ответственные моменты, Сталин; со стороны прибалтийских государств – их министры иностранных дел Карл Сельтер, Вильхельмс Мунтерс и Юозас Урбшис. Переговоры традиционно начинались с предложения о заключении пакта о взаимопомощи. Стремясь сразу лишить прибалтийских «партнеров поневоле» иллюзий относительно возможности защиты со стороны Берлина, советские руководители информировали их, что Германия признала за СССР преимущественное право решать судьбу этих стран. Необходимость заключения договоров обосновывалась ростом политической неопределенности и военной угрозы в условиях начавшейся европейской войны.

Попытки прибалтийских дипломатов возражать против навязываемых пактов на том основании, что они означают ущемление национального суверенитета и компрометируют их нейтралитет, отвергались сразу и безо всяких правовых изысков. Им, однако, гарантировалось советское невмешательство во внутренние дела. Эстонскому министру, например, Молотовым было обещано: «Мы не намереваемся затрагивать ни ваш суверенитет, ни государственное устройство. Мы не собираемся навязывать Эстонии коммунизм. Мы не хотим затрагивать ее экономическую систему. Эстония сохранит свою независимость, свое правительство, парламент, внешнюю и внутреннюю политику, армию и экономический строй. Мы не затронем всего этого» [66, с. 142–143].

Одной из причин поразительной деликатности Кремля было упомянутое нами выше обещание не торопить события, данное Сталиным Риббентропу 28 сентября [36, с. 606–611]. Существовала, однако, еще и первопричина, названная им секретарю Исполкома Коминтерна Г. Димитрову 25 октября 1939 г. «Мы думаем, – сказал Сталин, – что в пактах о взаимопомощи нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого нам надо выдержать – строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации» [цит. по: 143 прил., док. № 25]. В ряду этих стран, помимо прибалтийских, Сталин видел Финляндию, Турцию и Болгарию, подчинение которых методом советизации стало бы трудным и политически дорогостоящим предприятием.