Неверие Сталина в лояльность РККА было столь велико, что сразу после начала войны у него вызревает решение о создании альтернативной армии – армии народного ополчения. В выступлении 3 июля он требует собирать такое ополчение «в каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага» [54, c. 14]. Фактически речь шла о замене крестьянской Красной Армии на армию сконцентрированной в городах «советской политической нации», о которой говорилось выше. (Это было повторением большевистской тактики по замене развалившейся русской армии рабочей Красной гвардией зимой 1918 г.). Легко представить, насколько вождю была страшна и ненавистна сама мысль о необходимости делиться своими военно-политическими полномочиями с руководством многочисленных городов, которым эти местные армии будут подчиняться, однако ситуация вынуждала. Впрочем, полная героики и трагизма история ополчения – отдельная тема.

А еще через полмесяца от отчаяния он принимает вовсе немыслимое решение – пригласить в СССР английский экспедиционный корпус для спасения положения. Первоначально всего одну дивизию и какое-то количество кораблей и авиации для участия в боевых действиях на севере в районе Мурманска.[63] Однако прогрессирующий распад РККА вынудил его просить Черчилля уже о масштабном вмешательстве. «Я не сомневаюсь, – говорилось в послании Сталина премьеру от 13 сентября, – что Английское Правительство желает победы Советскому Союзу и ищет путей для достижения этой цели […] Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25–30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции» [136, c. 19, 31–32]. (В некотором смысле эту просьбу можно считать частично выполненной в результате совместной советско – британской операции августа 1941 г. по оккупации Ирана, которая обеспечила безопасность советского Закавказья и бакинских нефтепромыслов, а также открытие южного маршрута поставок помощи по ленд-лизу).

Успешное контрнаступление советских войск под Москвой зимой 1941–1942 гг., которое Сталин ошибочно принял за перелом в ходе войны, реабилитировало РККА в его глазах и положило конец лихорадочным кремлевским поискам экзотических альтернатив. Со своей стороны, Гитлер решительно и последовательно пресекал любые попытки военной и политической самоорганизации антибольшевистского движения на оккупированных территориях, не говоря уже об оказании ему поддержки. Ни о каком создании национального «буржуазного белогвардейского правительства», ни о каком привлечении сил эмиграции к военной и политической работе, чего так опасался Сталин, и речи не было.

В условиях наложенного Гитлером строжайшего запрета на политическую и военную самодеятельность населения СССР, даже прогерманскую, родилась такая непривычная форма гражданской войны, как переход на сторону внешнего противника. Число советских граждан только на германской военной службе составило 1 млн. 250 тысяч человек, что в четыре раза превышало численность всех белых армий в победном для них 1919 г. Молотов считал, что это еще «мелочь по сравнению с тем, что могло быть» [18, c. 427]. И хотя начиналась 2-ая гражданская точно так же, как 1-ая – с отказа армии защищать режим и контролируемое им государство, ввиду отсутствия сформулированной политической идеи и подчинения народного протеста германским военным целям сфера распространения этой войны ограничилась временно занятой противником территорией. А оккупационная политика фюрера, ставившая целью уничтожение не просто режима, но самой государственности, культуры и образа жизни обрекаемых на вымирание людей, заставила внутренние противоречия отступить на задний план, а народ – бросить все свои силы на борьбу с бо’льшим из двух зол.