Вот почему вступая в переговоры, каждая из сторон поспешила дать Берлину понять, что ее участие в них – это всего лишь подготовка «запасного аэродрома» и что она предпочла бы договориться обо всем с самой Германией. (Здесь необходимо оговориться, что в то время в трех столицах не могли себе и представить, с какой Германией они имеют дело). Впрочем, по – настоящему свободным в выборе образа дальнейших действий был только СССР, не имевший никаких обязательств перед остальными участниками комбинации, тогда как гарантии безопасности, данные 31 марта 1939 г. Великобританией и Францией[21] Варшаве, заметно сужали пространство для их политического маневра. Западная граница Польши являлась той «красной линией», до которой англо – французская коалиция была готова политически отступать, пытаясь умиротворить Германию ценой уступок в разного рода частных вопросах, и надеясь, таким образом, обойтись без дорогостоящей помощи Москвы. Последней реализованной попыткой остановить Германию на этом рубеже стало заключение 25 августа, т. е. уже после подписания пакта-39, англо – польского договора о военной взаимопомощи.

Официозная пропаганда, как раньше советская, возлагает ответственность за срыв переговоров на западных партнеров, обвиняя их в грехе «закулисных» контактов с Берлином, имевших целью достичь с ним модус вивенди без участия СССР. И это правда. Действительно, Лондон и Париж надеялись откупиться от Гитлера и остановить его ценой разного рода мелких уступок, главным образом, за счет Польши. Мюнхенский хмель еще не выветрился из голов английских и французских руководящих деятелей. Однако Москва отнюдь не уступала в «закулисной активности» партнерам по переговорам, а, пожалуй, и далеко превосходила их. Поскольку о параллельных советско – германских попытках договориться зачастую умалчивается, приведем хронологию наиболее значимых из них:

– 17 апреля: беседа полпреда А. Ф. Мерекалова со статс-секретарем МИД Германии Э. фон Вайцзеккером о возможности кардинального улучшения отношений между двумя странами. Собеседники согласились, что идеологические разногласия не должны стать камнем преткновения на этом пути [13, с. 28–29]. Беседа состоялась, конечно, не случайно, в тот самый день, когда в Москве заявили о согласии вступить в трехсторонние переговоры с Великобританией и Францией. Причем это был первый деловой визит полпреда за почти год его пребывания в должности. Визит Мерекалова, состоявшийся сразу после начала англо – франко – советских контактов, должен был продемонстрировать Берлину, что соглашение с западной коалицией не является пределом мечтаний СССР. Тогда же военный атташе СССР в Берлине комкор М. А. Пуркаев имел беседу с представителями верховного командования Вермахта.

Здесь необходимо упомянуть о совещании по вопросам европейской политики СССР, созванном в Кремле 21 апреля. Его материалы до сих пор засекречены; известно только, что под председательством Сталина в нем приняли участие члены комиссии Политбюро по вопросам внешней политики Молотов, Ворошилов, Микоян и Каганович, а от НКИД – Литвинов, замнаркома Потемкин, полпреды Майский и Мерекалов и от полпредства в Париже советник представительства Крапивенцев. Персональный состав совещания однозначно указывает, что решался вопрос о том, с ориентацией на кого – союзников или Германию – СССР встретит новую мировую войну. На появившуюся возможность выбора указывала обнадеживающая беседа полпреда Мерекалова с Вайцзеккером. «Партийную» линию ориентации на Германию отстаивали Молотов и Мерекалов; за «государственническую» политику союза с Францией и Великобританией ратовали Литвинов и Майский. Насколько можно судить по косвенным признакам, в итоге совещания Кремль все же дал наркому шанс доказать на деле возможность договориться с западной коалицией. Однако результаты переговоров полпредов в Форин Офис и на Кэ д’Орсэ,