– Где тут мазь, что отец привез? – спросил дед Плехеев.

Карысь, сопя от натуги, с трудом выволок из передка темно-коричневую банку с мазью. Дед Плехеев взял банку и удивленно покачал головой:

– Да ты крепкий мужик, Карысь. В ней, чай, все десять кило будет.

– Я уже и дрова сам колол, – важно сообщил Карысь.

– А мать видела? – хитро улыбнулся дед Плехеев, и Карысь тут же отвернулся, якобы поправляя сенную подушку для отца, и неприязненно подумал, что дед Плехеев самый вредный человек, каких он только знает в деревне…

Приехали доярки. Вместе с матерью прикатила и Настька Лукина. Длинная, черная как жук и в косичках. Она тут же оказалась возле ходка и деловито спросила:

– Че, задаешься?

– Отойди, – холодно предупредил Карысь.

– А то че будет?

– Задавит.

– Кто? Ваш Серко? – Настька смело подошла к лошади и небрежно погладила ее по шее.

– Я вот сам тебе сейчас надаю, – завозился в ходке до предела возмущенный Карысь.

Настька серьезно показала длинный язык, а потом пошла к матери.

Карысь уже соскучился сидеть один, и тут пришел отец с Баяном Киле. Что-то топорщилось у отца за пазухой.

– Нy, Карысь, угадай, что нам деды подарили?

– Кнут, – не задумываясь, ответил Карысь.

– Думай, – отец подмигнул старику Баяну.

– Ежика, – теперь уже не сразу и не так решительно сказал Карысь.

– Нa, держи сторожа, да смотри, чтобы пальцы не откусил.

На коленях у Карыся оказался маленький рыжий щенок, с тонким писком полезший ему под куртку. Карысь погладил его и счастливо засмеялся. Засмеялись и отец с Баяном.

– Злой будет, – пообещал старик Киле, – большой будет…

Он погладил Карыся по русой голове, пожал руку отцу, и Серко весело побежал рысью, а солнце в это время скрылось за сопками, и весь путь домой еще был впереди.

Быстро сгущались сумерки, и из леса выходила ночь: все больше деревьев прятала она за собой и постепенно подбиралась к ходку, в котором сидел русоголовый мальчик с рыжим щенком под курткой. Карысь впервые встречал ночь в лесу, впервые видел, как знакомые деревья и кусты вдруг начали тесниться, сплетаться ветвями, соединяться, и, наконец, превратились во что-то темное, сплошное, страшное. И только высоко над лесом еще дрожал свет, но и он был странным, словно бы вовсе не свет, а лишь отражение его. Звуки как-то сами собой умерли, словно и они боялись подступающей ночи, и лишь глухие удары копыт лошади о дорогу теперь казались очень сильными и неосторожными.

Карысь затих и невольно подался к отцу. Смутное чувство опасности, которого он раньше никогда не испытывал, переполняло Карыся. И в эту самую минуту отец полушепотом спросил:

– Карысь, видишь?

Вначале он ничего не увидел, но потом у самого леса, очень недалеко от них, вдруг разглядел какую-то непонятную фигуру. Он бы никогда не заметил ее, не отличил от леса, но эта фигура шевелилась. Она как-то странно кружилась на одном месте, приседала, подпрыгивала и походила чем-то на пьяного мужика. Но пляшущий мужик – это не страшно, а вот фигура была страшной: огромная, лохматая, неуклюжая, с непонятными движениями.

– Кто, кто это?– едва выговорил от страха Карысь.

– Медведь пляшет, – улыбнулся отец.

Карысь по голосу понял, что отец улыбнулся, но, странное дело, это его не успокоило, а еще больше перепугало. Он вдруг решил, что отец не понимает опасности, не знает, как это страшно, и, вцепившись в него обеими руками, умоляюще попросил:

– Скорее, папа, скорее! Он еще нас не видит… Скорее, папочка!

– Да ты что, Карысь, – удивился отец. – Да какой же это медведь! Ты посмотри хорошенько. Это дядя Трофим пласты дерет. Ты же видел, он сарай новый поставил, а крыши еще нет, вот он и дерет пласты себе на крышу.