– А я – первый встречный. Садись ко мне в лодку. Хочешь – в рай отвезу, хочешь – в ад.

– Хочу, – сказал Константин.

И они поплыли.

…

Впереди, в окружении розовых порхающих ангелочков, возвышалась тень огромного двуглавого чудища.

– Цербер, – пояснил Встречный. – Не бойся. Он не кусается.

Цербер усиленно нюхал воздух, но действительно пока не кусался. Небо было абсолютно чёрным, без звёзд. Катер проплывал между половинками разведённых мостов, под натянутыми на всякий случай цепями.

В конце длинного канала виднелся чёрный обугленный сарай.

– Приплыли, – сказал Встречный.

…

Лодка причаливает к берегу. Из сарая выходит Смерть в кокошнике, украшенном жемчугами, телогрейке, колготках и с парой золотых зубов во рту. В руке она держит серп.

Из-за угла сарая появляется Гефест в аналогичном наряде, но с молотом в руках.

– А я памятник вам видел, – говорит Константин. – В Москве.

– То-то же, – замечает Гефест. – При жизни кому попало не ставят.

– Ты не очень-то о жизни, – ворчит Смерть. – Я тебя быстро моим серпом.

– А я тебя моим молоточиком.

Кто-то кладёт Константину голову на плечо. Это Цербер.

– Зачем ты здесь? – спрашивает он. – Сюда приходят по доброй воле либо дураки, либо несчастные люди.

– Я несчастный дурак, – говорит Константин. – А воли у меня вообще никакой нет – ни злой, ни доброй.

– Все лучшие люди здесь, – говорит Цербер. – Потому что все они несчастны, если не дураки.

– А я лучший? – спросил Константин.

– Нет, – ответил Цербер. – Ты – №%!@#$%^&* () _. Понял?

…

Константин понял. Он купил «Сникерс» и съел. Потом ещё «Сникерс» и опять съел. А потом у него деньги кончились, и он прыгнул в Москву-реку, чтобы плыть по течению. И камень на шею привязал.

«А может, она и правда хотела пописать?» – вспомнил Константин о девушке. И решил сразу две вещи:

1. Перестать тонуть.

2. Найти ту девушку и ей помочь.

Но ничего не вышло. Константин утонул.

Так и закончилась эта грустная история. Зато началась другая.

Девушка (а её звали Инна) решила подарить самой себе букет цветов, но так как дарить предполагалось человеку странноватому и довольно капризному (а её звали Инна), то она (то есть Инна) никак не могла выбрать конкретный размер, состав и цвет букета. Наконец она купила одну гвоздику. Подарила.

Сказала себе: «Спасибо». Понюхала. Выбросила в урну. И ей стало тоскливо-тоскливо. «Она меня не любит», – подумала Инна. – «Подарила один вшивенький цветочек. Ну вот и всё. Я даже сама себе не нужна».

И Инна сняла с себя туфли и тоже выбросила их в урну. А потом пошла по Ленинскому проспекту в сторону увеличения номеров домов. Но номера почему-то уменьшались. И в конце концов она дошла до -273 градусов Цельсия.

Рядом протекала река. Что наводило на грустные мысли.

Кто из нас в молодости не любил, надев белую сорочку и крылышки, ходить по кладбищу и успокаивать разбушевавшихся мертвецов!

Эх, молодо-зелено… Сколько воды утекло с тех пор… Сколько рыбы подохло…

На берегу реки сидел человек с удочкой и был, видимо, уверен, что ловит рыбу. Инна, с трудом сгибая деревенеющие ноги, направилась к нему.

Человек так самозабвенно глядел вдаль, на тот берег, что ей подумалось: «Наверно, его зовут Константином».

– Ненавижу, – тихо прошептала она.

Константин обернулся. Увидел Инну. И громко закричал. Его крику вторил заливистый лай правой головы Цербера…

…

Где-то в соседней комнате Агафья Феоктистовна постучала в стенку:

– Потише ты, там. Соседей разбудишь.

Костя пытался разобрать время на своих часах, но было слишком темно. Он дрожащими руками отвязал с шеи камень и перевернулся на другой бок. Теперь ему снились больные овечки, рваные платья и увядшие гладиолусы.