Закончив выгрузку во Владивостоке и оформив отход, судно снялось на ставший почти родным канадский Ванкувер за зерном, чтобы не оставить без хлеба весь советский трехсотмиллионный народ; туда «Нижнеянск» ежегодно ходил раза три-четыре в течение восьми лет. По традиции, уже на следующий день Цикунов собрал после обеда весь штурманский состав для проработки предстоящего перехода. Штурманский состав остался прежним за исключением прибывшего немолодого третьего помощника, и все прекрасно понимали, что разбор перехода, в котором они неоднократно участвовали, проводится исключительно для молодого штурмана. Традиционно первую часть перехода раскладывал по полочкам третий помощник, а вторую – второй помощник, и по мере необходимости к ним подключались старпом и четвертый помощник. На этот раз вместо нового третьего рассказывал четвертый, а за ним – второй помощник. На весь разбор понадобился час, и когда вопросов больше не осталось, поставили на нем точку. Рейс продолжался своим чередом, один за другим мелькали листки календаря, и естественные рубежи также оставались позади: пролив Лаперуза, Четвертый Курильский пролив, Камчатка, а вскоре приблизились к проливу Унимак Алеутской гряды: последнему рубежу на всем переходе. К проливу подошли к 20.00, к смене вахт старшего и третьего помощников. Цикунов, по укоренившейся привычке, поднялся на мостик. Старпом и четвертый помощник сдали вахту и, заполнив судовой журнал, покинули мостик. Капитан сидел в кресле и молчаливо наблюдал за окружающей обстановкой. Третий помощник занимался своими обычными штурманскими делами, и все шло своим чередом. Спустя пару часов судно, пройдя пролив, вышло в океан и изменило курс на пролив Хуан-де-Фука. С выходом из пролива Унимак скорость упала до четырнадцати узлов из-за обычного сезонного волнения до восьми-десяти метров при скорости ветра 15—20 метров в секунду. Впереди было 1600 миль зимней океанской непогоды, и только после их форсирования ожидает долгожданная тишина пролива Хуан-де-Фука, и последние двести миль перед Ванкувером напоминают катание на лодке по небольшому озеру при отсутствии ветра, создавая резкий контраст с оставленной за кормой океанской непогодой, когда люди, наконец, могут вдоволь выспаться, не рискуя быть выброшенными из своих коек. Дав третьему помощнику необходимые указания, капитан спустился в свою каюту. Судно испытывало смешанную качку, тяжело взбираясь на очередную волну и затем падая с ее гребня, втыкаясь носом в самое подножье, замедляя ход и дрожа всем корпусом, чтобы, опять медленно покидая ее объятия, карабкаться на следующий гребень. Крен достигал двадцати градусов при оптимальной остойчивости, когда балластные танки почти полностью заполнены. К регулярной монотонно-однообразной качке экипаж давно привык и даже умудрялся высыпаться, находя самое устойчивое положение в своих койках. Капитан прилег на диван, укрывшись пледом, с намерением подремать до смены вахт третьего и второго помощников, чтобы присутствовать при их смене. Внутреннее чутье подсказывало обязательное присутствие, уделяя особое внимание третьему помощнику, возможности которого в полной мере еще не были полностью известны. Цикунов за свою двадцатилетнюю капитанскую практику приучил себя никогда не спать раздетым в своей кровати и предпочитал кемарить или в глубоком кресле, или на своем роскошном диване, или же в лоцманской каюте – в зависимости от погодных условий и района плавания, чтобы быть всегда начеку и по первому требованию оказаться на мостике. После прихода в порт, когда утрясались все вопросы по оформлению и погрузке-выгрузке судна, он оставался в одиночестве, принимал горячую ванну и приглашал старшего механика, чтобы расслабиться за столом на пару со своим машинным богом, которому океанские переходы тоже давались несладко, учитывая постоянно меняющуюся нагрузку на гребные винты и валы, приводящие их в движение: даже автоматы регулирования нагрузки работали на пределе, особенно когда бак зарывался в стену очередной волны, а гребные винты оказывались на открытом воздухе, мгновенно увеличивая скорость вращения, и судно дрожало мелкой дрожью всем своим громадным корпусом. После этого капитан отсыпался вдоволь, компенсируя напряжение перехода и штормового океана.