– Нет ни бога, ни человека, которого ты бы испугался в бою, Рагнар, вождь викингов. Но, в глубине души, норманны боятся христианского бога сильнее, чем Хель, богиню мертвых.

Рагнар сел, вытянул ноги, как всегда, когда думал, и забыл о нас. Ярлы наблюдали за ним, ошеломленные и сбитые с толку. Они были похожи на мальчишек, пытающихся понять руны и высунувших от усердия языки.

– На это я скажу тебе вот что, – великий вождь нарушил молчание, – Бог христиан – самый великий Бог из всех, каких я знаю, и нет стыда в том, что мы боимся Его, если мы искренне верим в своих богов и нашу судьбу.

Он остановился и замолчал, и тогда заговорил его сын Ивар Бескостный, возвысив голос.

– Какова же эта судьба, отец мой Рагнар?

– Такова, что мы опустошаем христианские земли во всех концах мира, берем звонкое золото и блестящее, как зимняя Луна, серебро, и привозим драгоценные, сверкающие на солнце, камни.

Присутствующие взревели во все горло. Не орали лишь трое. Одним из трех был Эгберт, другим – Хастингс Девичье Личико, который редко кричал или повышал голос, и третьим был я. Я бы тоже закричал, если бы не думал о том, что обречен умереть.

– Но что с того, что перед этим Богом свалены груды золота, серебра и драгоценных камней? – спросил огромный Эрик.

– Этим мы покажем, что мы не боимся ни Белого Христа, ни Его жрецов в длинных одеждах.

Ярлы закричали еще громче.

– В христианских королевствах есть нечто большее, чем золото и драгоценности, – тихо промолвил Хастингс.

– Клянусь богами, да он может внятно говорить, несмотря на дырявые щеки! – сказал его брат Бьёрн Железнобокий.

– Это то, что нашел Олав Белый, – продолжал Хастингс. – Сейчас он король Ирландии, и его даны живут в крепких усадьбах, и у них откормленные стада, а хлеба его на полях в рост человека.

– Клянусь бородой Тора, – перебил Эрик, – я думаю, что какой-нибудь пахарь добрался до ложа Эдит и подарил ей мальчишку с красивым личиком. Что должны делать морские соколы со свиньями и коровами христиан? Я бы предпочел уйти, захватив их сокровища и прекрасных девушек.

– В словах Хастингса есть смысл, – быстро сказал Рагнар. – Англия будет принадлежать нам прежде, чем земля вновь покроется снегом. И ей будет править король, посаженный мной, а мои ярлы станут английскими эрлами. Ты будешь носить корону, Эгберт, и с этого момента меня будут интересовать все твои мысли. Китти сказала, что я хочу потешить Эдит кровавой жертвой. Разве я дурак?

– Похоже Эрик прав, и один из вас – сын пахаря, – осмелел Ивар, сын Рагнара от его первой жены Торы.

На длинных лицах ярлов появились ухмылки.

– Да, характерами мы с Хастингсом не схожи, но едва ли это можно счесть за доказательство измены, – ответил Рагнар. – Ивар, а ведь ты сам больше похож на дрожащего раба, чем на меня.

– Рагнар не меня имеет в виду, – сказал я, когда Ивар глянул в мою сторону, – я ведь не дрожу.

– Еще задрожишь, и очень скоро, – пообещал Рагнар. – Ладно, хватит буянить. Что же ты скажешь, Эгберт?

– Прости мой медленный язык, Рагнар Лодброк. Честно говоря, между твоим и английским двором есть разница. Мы не допускаем шуток о верности наших жен.

Он произнес эти слова надменно, заставив Рагнара опустить голову. Некоторых ярлов возмутил этот урок хорошего тона, но тут поднялся старый Эрик:

– Мне больше верится в то, что у вас просто нет повода для шуток, или же, что вы не опоясываете их поясами верности, отправляясь воевать, – рявкнул он.

Ярлы, вскочившие было с мест, успокоились и уселись.

– Я отвечу тебе, Рагнар, – продолжил Эгберт, когда в зале стих шум. – Я слушал священников и думаю, они не правы. Эдит не могла попасть в рай, если она избавилась от своих грехов, от жажды мести, например. Она зарыдает над ранами Хастингса, но разве ты не захочешь пощадить его обидчика? Ведь способность прощать превыше всего ценится на небесах. Мы должны прощать наших обидчиков – если хотим, чтобы другие прощали нас.