– Передай каждой полтину да княжескую благодарность и проси вон, – коротко бросил он.

Палочник повиновался, подошел и шепнул каждой на ухо, что велено.

Две или три фыркнули, одна и бровью не повела, а пятая, крупная приземистая баба, бросила деньги на пол, размахнулась и въехала парню в ухо. Слуга повалился в толпу, подхватили, поставили на ноги. Кто-то хохотнул было, но смех замер. Грозную бабищу вывели.

А Влад все не показывался из своего убежища. Не торопился. Был он в одной нижней рубашке, рядом стояло ведро с колодезной водой, которое уже дважды сменяли слуги – приносили холодную взамен согревшейся. Влад умылся, плеснул на рубашку.

В зале в толпе начали падать. Разряженные ворожеи медленно оседали на руки мужьям, их вели к окошкам, обмахивали полами да платочками. Но не над приближенными куражился Влад и не глядел на глупых да тщеславных, что жадно вдыхали едва проникающий в открытые окна воздух. Смотрел на повитух.

Одна не выдержала, повалилась, побагровев лицом. Другая, третья. Обморочных вынесли. Влад качнул головой – остальным подали напиться.

Пили все по-разному. Кто-то жадно, захлебываясь, пунцовая краска медленно, пятнами, сходила с лиц, сменялась усталой бледностью. Другие пили медленно, чванливо. Владислав с улыбкой наблюдал, как и те, и другие с жадностью глядят на серебряный поднос, на котором лежали ковши, и на бочку, в которой становилось все меньше холодной воды. Последним двум досталось едва полковша – не то что напиться, губ толком намочить не хватит.

– А нам? – взвизгнула, нехорошо блестя глазами, высокая женщина во вдовьем платке. – Или у князя Владислава воды недостает?

Влад усмехнулся, ждал, что будет.

Слуга глянул тайком туда, где стоял князь. Ждал приказа – которой из двух ковш подать. Князь едва склонил голову вправо. Привычный к прихотям Чернского господина, слуга протянул ковшик, но не крикливой бабе, а ее соседке – худой, наглухо повязанной черным платком молодой женщине.

– Мой черед, – завизжала высокая. – Кому подаешь?

Но слуга молча пронес ковш перед лицом крикуньи и с поклоном подал ее соседке.

– Ей отдай, – едва приоткрыв губы, ровным, бесцветным голосом вымолвила та. – Я пить не желаю.

Соседка, все еще ругая вполголоса недоумка-слугу, припала к ковшу. Та, что в платке, и не глядела на нее. Просто подняла полный укора взгляд и метнула туда, где прятался в своем убежище князь.

Владислав не стерпел.

Набросил на плечи шитый золотом черный кафтан, еще раз плеснул на лицо колодезной воды и неторопливо, степенно вышел к ожидавшим.

Толпа тотчас отхлынула, расступилась, словно ветер прошел по занавесям.

«Ишь, как… – Забавляясь, князь глядел на багровые лица. – Готовы передавить друг дружку, а на лишний шаг ко мне не подступят. Сколько лет под моей рукой живут, а все одно – боятся…»

Владислав медленно прошелся вдоль ряда повитух, скользнул взглядом по напряженным лицам. У самых дверей повернулся, двинулся обратно – на этот раз останавливая на неподвижных, как статуи, женщинах тяжелый, пристальный взгляд. Иные опускали глаза, другие отводили.

– Что в глаза не глядишь? – насмешливо спросил князь у высокой сухой ворожеи, перебиравшей руками ситцевый подол.

– Ведунья Наталка, – тихо подсказал следовавший за ним слуга.

– Что, Наталка, прячешься? Может, совесть у тебя нечиста?

Ворожея, дрожащая от страха, вовсе потеряла дар речи, вцепилась горстями в подол, залепетала:

– Князь-батюшка, не погуби…

– Не погублю, – бросил князь, – на что ты мне, коли от одного вида княжеского робеешь. Супружница моя не из покладистых, и как роды подойдут, едва ли посмирнеет…