Февраль – строгий тренер, который не допустит спортсменов к дальнему забегу без тщательного разогрева.

Февраль – опытный учитель, который не отправит сочинение на конкурс, пока ученики не научатся писать без ошибок.

Февраль – строгий отец, который не отпустит дочку на свидание, пока она черпает идеи о любви из сериалов.

Февраль знает, что нужно уметь быть терпеливыми и смиренными, что всему свое время.

Лишь когда ростки наберутся соком и силой, способной пробить замерзший земляной панцирь, а мы приведем себя в форму, чтобы легкие весенние курточки и плащи изящно сидели на нас, а не обтягивали, лопаясь от натуги, вот тогда февраль упакует слежавшийся снег, похрустит сосульками, сбивая их с крыш, и подмигнет братцу-марту, давай, мол, выпускай солнышко.

Чтобы ожидание не казалось тягостным, февраль задабривает нас праздниками на любой вкус. Найдется место и романтике на день влюбленных, и вкусовому наслаждению в разгульную масленицу, и почестям нашим мужчинам-защитникам. А в обычные дни можно постичь искусство новомодного хюгге или, если позволит погода, наверстать упущенное и прокатиться на санках, или поиграть в снежки. Вспомнить детство, ведь тогда мы не мечтали о первоцветах, мы просто, ликуя, зарывались по самую макушку в сугробы, наслаждаясь тем, что нам дано.

Туман – одно из моих любимых состояний…

Написала и поняла, это звучит, словно я – фраевский персонаж, умеющий становиться туманом, чтобы потом вернуться в облик нелепого человека в пижаме с медвежатами. Но нет, пижамы такой у меня нет и дара перевоплощаться в природное явление, увы, тоже… Просто люблю туман. Он скрадывает звуки и цвета, сглаживает несовершенство неуютного февральского мира, превращая его в какое-то волшебное царство.

А если уж сравнивать с персонажами, то я иногда похожа на саблезубую белку из мультика. В качестве заветного ореха выступает состояние гармонии и (ладно уж, бог с ним, со счастьем) тихой радости. В качестве тающего ледника – все, что вокруг. Только одну дырку заткнешь, из другой уже вода хлещет, ни лап, ни носов не хватает. И в итоге – сбивает тебя потоком и уносит в долину, только ори на потеху зрителям. А потом опять – карабкаешься. Утешает то, что нелепый поступок белки повлек за тобой, как минимум, разделение континентов и выстраивание в порядок планет. Может, и за всем, что со мной происходит, тоже кроется какой-то высший смысл?

Шла домой, уставшая, замерзшая, и вдруг откуда-то донесся запах жареных семечек. Настоящий-настоящий – когда их на сковородке жарят. И сразу нахлынули воспоминания детства. В нашем краю, где чередуются виноградники и поля подсолнухов, семечки были главной «валютой» – на них меняли отрезы ткани, мебель и прочие труднодоступные тогда вещи. В каждой кладовке обязательно стоял холщовый мешок с семечками.

Жареные семечки – это целый ритуал. Расстелить на столе газету, высыпать семечки, перебрать от растительного мусора, промыть, просушить, высыпать на сковороду. Не отходить ни на шаг, перемешивать, чтобы не подгорели. Смотреть, как из сероватых они становятся черными, лакированными, начинают потрескивать и давать тот самый прекрасный запах!

Потом мы высыпали семечки в большую тарелку – всегда одну и ту же – глубокую, с ободком-узором из зеленых листьев, и усаживались с сестрой на диван, каждая со своей книгой. В некоторых книжках моего детства до сих пор иногда встречается шелуха. Нам было удобно: я – левша, сестра – правша. И погружались каждая в свой книжный мир, щелкая вкуснейшие семечки. И не вставали, пока не пустела тарелка! Потом еще из складок дивана шелуху выгребали.