– Эй, парень, ты бы хоть за стол присел, – крикнул я ему по-русски, желая шуткой, словно щепоткой соли, присыпать свою подступившую под микитки тошноту.

– Нисего, и так пойдет, – неожиданно по-русски же ответил черный «О».

И, дружелюбно сверкнув в мою сторону могучими белыми зубами, откусил шмат отчаянно извивающейся осьминожьей ноги и проглотил не жуя, такими же приемами он докушал всю ногу.

– Как тебя зовут, герой? – спросил я, все еще пребывая в пароксизме тошноты и в удивлении превосходной степени. – Почему разговариваешь со мной по-русски?

– По-русски говорю, посему что учился Москва, университет Патрис Лумумба.

– Когда это было?

– Другая жизнь. Расия.

– И все же, как зовут тебя?

– Меня зовут так, как хочешь называть ты. Герой? Можно так. Пожалуйста! Как хочет называть каждый турист или каждая туриста.

– Так у тебя, должно быть, сто имен, Герой?

– Мозет быть, тысяса. – У Героя была изрядная щель между верхними передними зубами, поэтому он сильно шепелявил.

– Туристы, значит, и туристки заглядывают сюда?

– Туристы, серфингисты и пофигисты, – щеголяя особым знанием русского языка, ответил Герой «О».

– Серфингисты не обижают вас?

– Нет. Они хорошая ребята. Катаются на доски – там, далеко на волнах, потом садятся на свой катер и уезжают.

– А пофигисты?

– Они даже ничего не спрашивают, как спрашиваешь ты. Они не туристы. Им пофигу. Посидят, полежат на песке, потом накакают и уходят другую месту. Там посидят, полежат, потом накакают и уходят третью месту. Но скоро им надоесть все, никто с ними не разговаривает, кушать не дает, марихуан не дает. И становится все пофигу. Они снова уходят назад в ненастоящая жизнь.

– Тебе тоже никто не дает кушать?

– Море дает.

– Ты почему осьминогу лапу отгрыз? Почему не съел его всего, а только покалечил?

– Мне хватит одна восьмая нога. А остальное пусть живет в море, и на месте отчлененная лапа вырастет другая лапа. И я живой, и осьминог живой. Так хорошо.

– А если лангуста поймаешь?

– Я кушаю одна нога лангуста. У него потом вырастет другая.

– А если краба поймаешь?

– Кушаю одна нога. Остальной краб будет жить. И я буду жить.

– А если рыбу поймаешь?

– Рыбу не поймаешь! – И чернокожий Герой рассмеялся, закинув голову, отчего косичка-султан, подвязанная красной ленточкой, уперлась своим изогнутым петушиным хвостом в его мускулистую голую спину.

– Так ты питаешься только креветками, осьминогами и крабами?

– Еще мидия, устрица, моллюска Пунталана.

– А у мидий, устриц что можно откусить?

– Их можно откусать все целиком.

– Как же тогда твой философский принцип? Ты же убьешь их, чтобы самому жить?

– Но я личность. А мидия не личность. И устрица не личность. Личность может кушать неличность.

– Почему же это мидия не личность? Моллюск, который имеет даже название – не личность?

– Потому что у них нет глазы.

– У них есть глаза, Герой, но они просто не такие, как у нас. Этими глазами они видят не то, что видим мы, но что-то свое.

– Они не могут видеть меня, поэтому я могу кушать его. Мне не стыдно.

– Хорошенькое дело! – На этот раз уже рассмеялся я. – Значит, мне стыдно кушать его, если он смотрит на меня. А если не смотрит – могу его кушать, и мне не стыдно?

– Идеальная модель! Это есть гармония.

Эбеновый Герой вылез из воды, подошел вплотную ко мне, и мы оба, глядя друг на друга – каждый из своего пространства, – опустились коленями на песок, и далее разговаривали, находясь уже в общем пространстве времени.

– Если стыдно кушать краба, когда он смотрит тебя, то можно не стыдно кушать одну его ногу, а остальное отпустить на море. Если манго, папайя, бананос не смотрит тебя, ты можешь кушать его всю.