Похоже, от женитьбы Коля поумнел, до него дошло, что жизни на пенсии «в свое удовольствие» может и не быть и в его возрасте ничто не гарантировано, кроме дряхления.

Вскоре его благоверная с киногруппой отправилась на съемки в другой город. Два дня после ее отъезда Коля прямо задыхался от тоски и ревности, перед ним вставали жуткие сцены измены жены; на третий день, не выдержав, он взял отпуск за свой счет и тайно последовал за киногруппой, причем, как опытный детектив, заранее достал на работе бинокль, фотоаппарат, магнитофон, чтобы документально изобличить жену «в развратном образе жизни».

Он снял комнату напротив гостиницы, где остановилась съемочная группа, и с утра до вечера наводил бинокль на ее номер. И однажды увидел, как она обнимает мужчину. Пока бежал в номер, придумал несколько вариантов мести, но, открыв дверь, обнаружил совершенно чужую парочку – оказалось, накануне киношники внезапно уехали.

В какой-то момент Коля возненавидел жену и в приступе злости решил отомстить «за все» – вздумал за «бешеные деньги» (последние из сбережений) изменить ей с ее подругой, известной блудницей киностудии (свою известность она приобрела в постели одного известного режиссера); но в последний момент, когда блудница пришла к нему и разделась, явилась жена и объявила, что они все подстроили, чтобы уличить его в гнусности.

Дальнейшая судьба Коли мне неизвестна – несколько лет назад я уехал из того дома.

По одним рассказам, его раскаленное сердце не выдержало перегрузок, и будто бы, лежа в гробу, он погрозил жене кулаком. По другим – красотка жена ушла от него к молодому преуспевающему бизнесмену, забросила кино и просто катается на «мерседесе»; Коле не только не подарила квартиру, даже не сказала «спасибо», но вроде Коля переживал недолго, а выйдя на пенсию, начал увлеченно разводить аквариумных рыбок.

Этим последним рассказам хочется верить – ведь в сущности Коля, как все безобидные чудаки, скрашивал жизнь нашего двора и был моим сотоварищем по безделью в выходные дни и каким-никаким собутыльником, и надо отдать ему должное – он красиво расстался со своим «богатством», ну разве что ему не хватило размаха.

Тот летний дом-шалаш был основательно обжит мелкой живностью: в углах деловито сновали пауки-домовики, по стенам тянулись цепочки муравьев, по полу бегали многоножки, тараканы и мыши, по занавескам и стеклам ползали комары, и мошкара, и непременные обитатели всех жилищ – мухи, среди которых виднелись и залетные – шпанские, большие, с металлическим блеском; а на чердаке обустроили гнезда осы и трясогузки. От времени дом-шалаш рассохся, осел и перекосился; в его комнате, по наблюдению нового владельца художника Филатова, гуляли сквозняки северного и восточного направлений. Но даже самые мощные сквозняки не смогли выветрить запах самогона, который остался от прежних хозяев дачи. Впрочем, этот запах не смущал Филатова; как большинство художников, он и сам при случае выпивал, но только с интересными собеседниками.

Покупку дачи Филатов оформлял в райцентре; его судьбу как владельца недвижимости определяли члены исполкома и их председатель Корнаухов, который интересы дела ставил выше личных интересов и потому много лет занимал высокий пост, несмотря на частые смены остального руководства.

– На текущий момент и вообще художники нам желательны, – сказал Корнаухов Филатову. – Художники – народ от Бога. Надеюсь, в праздники ты напишешь на транспарантах… божественные слова и изобразишь… (очевидно, он хотел сказать: «божественных людей» – вождей-полубогов, но подумал, что это будет чересчур возвышающее, и закончил мысль несколько принижающе: изобразишь кое-что.