Наступило утро, и душевные страдания усилились. Мне суждено было выслушать мой смертный приговор. Подле меня говорили:

– Сегодня вечером вынос, а завтра похороны в Невской Лавре.

Во время панихиды кто-то заметил капли пота на моем лице и указал на них доктору.

– Нет, – ответил он, – это испарение от комнатного жара. – Он взял меня за руку и промолвил: – Пульса нет. Нет сомнения, что он умер.

Панихида кончилась, и какие-то люди подняли меня с гробом. При этом они как-то встряхнули меня, и вдруг из груди моей как-то бессознательно вырвался вздох. Один из них сказал другому:

– Покойник как будто вздохнул?

– Нет, – отвечал тот, – тебе показалось.

Но грудь моя освободилась от стеснявших ее спазмов – я громко застонал. Все бросились ко мне. Доктор быстро расстегнул мундир. Положил руку мне на сердце и с удивлением сказал:

– Сердце бьется, он дышит, он жив. Удивительно!

Живо перенесли меня в спальню, раздели, положили на постель, стали тереть каким-то спиртом. Скоро я открыл глаза… В ногах кровати стоял Степан и плакал от радости.

Не скоро мог я избавиться от житейских дел. Прежде всего я поспешил отказаться от чести быть зятем знатного старика и мужем прекрасной княжны. Потом вышел в отставку, распустил крестьян в звание природных хлебопашцев, распродал всю свою движимость и нашел доброе употребление деньгам; прочие имения передал законным наследникам. В таких заботах прошел целый год. Наконец, свободный от земных попечений, я смог искать тихого пристанища и избрал себе благую часть. В нескольких монастырях побывал я и поселился в той пустыне, где и доживаю свой век…

Почтенный отец Г. заключил свой рассказ следующими словами: «На мне вы видите дивный опыт милосердия Божьего. Чтобы похитить душу мою из мрачного сна греховного, благий Человеколюбец допустил меня пройти юдоль сени смертной и на гробовом ложе просветил очи мои, да не усну я в смерть вечную».

В дневнике одного из малоизвестных писателей, Г. Н., жившего в Петербурге в конце XVIII века, сохранилось описание чудесной истории, произошедшей с его соседями.

В те годы Г. Н. снимал комнату в доходном доме. Соседнюю комнату занимали мать с дочерью. Молодая женщина шила на заказ и кое-как сводила концы с концами, а девочка весь день сидела на крыльце дома, играя с хозяйским котенком.

Но случилось матери заболеть, скудные сбережения ее быстро закончились, работать она не могла, и с каждым днем они все глубже погружались в пропасть нищеты. От голодной смерти их спасало милосердие соседей – сами люди бедные, они, чем могли, старались помочь несчастным.

Но вечно так продолжаться не могло – близилась осень, промозглая, дождливая петербургская осень, и кроме еды требовались еще и дрова. Женщина просто таяла не по дням, а по часам, и сил у нее хватало только на то, чтобы молиться Пресвятой Богородице, образок которой она беспрестанно целовала.

И вот однажды, выйдя купить табака, Г. Н. увидел, как в дом входит статная женщина, в одежде простой, но чистой и добротной, лицо же ее было полузакрыто покрывалом. Он с удивлением отметил про себя, что не похожа эта женщина на тех, кто квартирует здесь, но пожал плечами и пошел дальше. Возвращаясь же, он заметил, что посетительница выходит из комнаты молодой швеи.

В своей комнате он немедленно кинулся к окну, желая получше рассмотреть незнакомку, но ее уже и след простыл. «Как будто в воздухе растворилась», – записал Г. Н. в своем дневнике.

Тогда он постучал в комнату к соседке – его разбирало любопытство. Заглянув в комнату, он увидел чудную картину – больная женщина мирно спала, дыхание ее было ровным, щеки порозовели, девочка сидела на кровати в ногах матери и грызла большое румяное яблоко. Самое удивительное – в комнате было тепло. В печурке горел огонь, а рядом лежали дрова. В изголовье кровати же стояла маленькая икона.