Лиам и генерал играли в гляделки. Растерянные глаза Лиама наполнились решимостью, и он рванул кортик с пояса, сжав губы в белую нитку.

– Что ж, генерал. Если настаиваете! – его буквально трясло от гнева.

Он ненавидит, когда на него смотрят как на труса. Он безупречен, командор в сияющем мундире, пример для каждого. – Я принимаю вызов!

Генерал повернулся ко мне.

– Иди ко мне, – его пальцы сомкнулись на рифленой рукояти ритуального кинжала. У григорианцев он всегда при себе, потому что только это оружие можно использовать в поединке – или голые руки. Но нож лучше кулаков. – Подойди для ритуального поцелуя, Рива.

Шея, плечи, спина – почти все тело покрылось мурашками. Нет, я боялась не его, а самой сути этих слов. Я его жена, он хотел поцеловать меня перед боем, словно я григорианка.

Я приблизилась, почти не чувствовала, как кладу руки ему на предплечья, как его пальцы охватывают мои локти в странном, тесном объятии, и он прижимает меня к себе. Я подняла голову, не глаза – не хотела встречаться с янтарным чуждым взглядом. Но наши губы соприкоснулись – теплое, шершавое прикосновение. Совсем ненадолго – это традиция, а не чувства. От чувств григорианцы жен не целуют.

Он отпустил меня и повернулся спиной, а я пыталась прийти в себя после поцелуя, и успокоить бешено стучащее сердце. Самое главное, не показывать чувств… Они сделают меня слабой.

Лиам вышел в центр кают-компании. Злой, красный, он выглядел сияющим и карающим в своем шикарном мундире. Кортик, зажатый в руке, превратился под светом корабельных ламп в сверкающее лезвие длиной почти с мое предплечье.

Он тяжело дышал, но был готов драться – впрочем, не факт, что выстоит. Но он не мог отказаться, не мог выставить себя трусом на глазах команды, высокопоставленных политиков и их жен.

Генерал на голову выше и выглядит тяжелее. Плюс броня, которую он не снимет – он пришел в ней, имеет право в ней остаться. Я смотрела, как они кружат друг против друга – прямой Лиам и чуть сгорбленный Эс-Тирран, следя за каждым движением противника. Генерал прихрамывал.

Я все еще не верила, что будет бой.

Казалось, этого не может быть. Сейчас что-то случится, они рассмеются, пожмут руки, разойдутся. Но напряженное дыхание Лиама выдавало – это не шутка. После первого же выпада его лицо покрылось испариной: генерал метил в артерию. Ритуальный кинжал едва не вонзился ему в горло. Он был настроен убить Лиама – быстро, не затягивая.

После следующего броска Лиам отшатнулся так резко, что фуражка слетела на пол. Он раздраженно скривил губы, на потный лоб упала прядь. С каждым ударом Лиам злился все сильнее, понимая, что противник силен, а главное – вынослив.

Они еще ни разу не достали друг друга – Лиам уклонялся. Но он уставал. С каждым неудачным выпадом он раздражался, генерал был в броне, ему приходилось метить в лицо или горло, чтобы ранить его. Несколько раз кортик задевал броню.

Не очень справедливо, но на Григе свои понятия справедливости. Да и не заслужил ее Лиам.

От резких движений мундир стал выглядеть небрежно, волосы сбились. Командор не выглядел как на картинке – картинка и война не одно и то же. А он уже давно не был в бою.

Офицеры смотрели на них, не зная, что предпринять. Женщины испуганно наблюдали за боем – и я тоже. Некоторые смотрели и на меня – ксено-этик Эрик пялился почти в упор. Он все понял: что у нас был негласный договор с генералом накануне, что все это – лишь уловка, чтобы заманить Лиама в ловушку. Эрик рисковал. Но он сам раб, он ничего не сказал Лиаму, в надежде, что Эс-Тирран сделает свое дело.

Вскрикнула офицерская жена, и я обернулась.