– Нэ бэри никогда! Никогда!

Я так перепугался, что тут же сиганул домой и целую неделю не ходил к ним. И только когда Глаша, придя к нам за чем-то, спросила меня:

– Ты что к нам не приходишь? Ахмед спрашивал, не заболел ли ты? – я стал снова ходить к ним в гости.

Потом Глаша родила еще одну девочку, а через год и еще одну.

Ахмед хорошо относился к ним, не выделяя родных от приемной дочери. Но, видимо, желание иметь сына сидело у него где-то внутри, и, возможно, по этой причине, он стал все чаще и чаще привечать и заниматься со мной, то показывая какие-то приемы борьбы, то обучая меня метать ножи, дротики, топоры… Сам он делал это необыкновенно ловко. Однажды он попросил меня принести жердочку из тех, что были прислонены к тыну.

– Которую? – спросил я.

Ни слова не говоря, он махнул рукой, и его кривой нож со свистом пролетел возле меня, с силой вонзившись в одну из жердей.

– Эту, – буркнул он.

Я поразился силе и меткости броска, – расстояние было немалым, да и при малейшей неточности нож скользнул бы по круглой нетолстой лесине и упал бы на землю.

Слух о моих успехах в боевом учении и умении ловко обращаться со всеми видами оружия дошел до князя, и он пожелал лично убедиться в этом. В один из дней он с тремя своими ратниками подъехал к избе Ахмеда, где во дворе мы как раз проводили бой на деревянных мечах.

Князь некоторое время молча смотрел на нас из-за плетня, затем спешился и перемахнул через плетень. Потом позвал одного из ратников и приказал ему сразиться со мной.

Ратник, с которым мне предстояло сразиться, был на голову выше меня, да и весил пуда на два больше. Князь приказал ему снять шлем и доспехи, оставив его в одной нательной рубахе. Но и раздетый он выглядел устрашающе в сравнении со мной – шестнадцатигодовалым отроком.

Мы взяли щиты и деревянные мечи, и бой начался.

Я твердо запомнил заповедь Ахмеда – не бросаться в бой, сломя голову, а если отсутствует момент неожиданного нападения на противника, спровоцировать его на первый удар, чтобы в момент замаха использовать краткий миг и прямым тычком острия меча или кинжала встретить кисть его руки, державшей меч.

Мой противник Ефимий, любимый боец князя, был опытным воем и не спешил нападать, присматриваясь не столько ко мне, как к моим ногам. Вдруг он быстро сделал полшага ко мне и почти без замаха махнул мечом параллельно земле, словно отгоняя меня, как муху.

Я едва успел прикрыться щитом и невольно отшатнулся назад. А меч Ефимия, не доходя до нижней точки, резко развернулся и пошел вдоль земли, стремясь задеть мои ноги. Я едва успел подпрыгнуть, пропуская меч под собой, а тот уже летел в обратном направлении, словно Ефимий не сражался, а косил траву. Новый прыжок спас меня от удара.

Князь и его ратники внимательно следили за боем и, увидев мои прыжки, засмеялись. Кровь бросилась мне в лицо, но я вспомнил слова Ахмеда: «Потеряешь контроль над своими чувствами – проиграешь!»

В тот момент, когда Ефимий заносил над головой меч для рубящего удара, я обозначил свой удар, целясь сбоку в его бедро. Противник дернул щит вниз, защищаясь от моего выпада, в этот момент я резко прыгнул вперед и ударил его щитом в лицо, разбив ему нос.

Ефимий удивленно вскинул брови и глянул на меня, явно не ожидая такой прыти от малыша. Он отступил на пару шагов, держа перед собой меч и не давая мне приблизиться к себе.

Быстрота и ловкость были явно на моей стороне, и он прекрасно это понял, соображая, что драться придется по-серьезному и одной силой здесь ничего не сделаешь.

Некоторое время своими длинными руками с мечом он держал меня на расстоянии, выбирая момент для атаки. В то время как он наносил рубящий продольный удар, а рука была на ползамахе, я резко шагнул к нему и со всей силой ударил мечом по кисти руки, державшей меч. Он успел лишь слегка толкнуть меня в плечо своим щитом, но я устоял на ногах.